Экзамены я сдал и перешел на последний курс. Начались каникулы. Студенты разъехались по домам. В общежитии начался ремонт, и мне пришлось перебраться в деревню. Вставал я раньше всех, с восходом солнца, тихонько завтракал, чтобы никого не разбудить, и уходил на аэродром. Являлся туда первым. Возился с машиной, помогал нашему технику. В день делал по четыре — шесть провозных полетов по кругу. Инструктор все больше и больше доверял мне управление самолетом. Возвращался я домой поздним вечером.
Я начал замечать, что отец испытующе поглядывает на меня. Как-то утром он пристально посмотрел мне в глаза и строго спросил:
— Где пропадаешь, сынок? Чем занят? Врать я не стал:
— Учусь летать, тэту.
Отец растерянно посмотрел на меня, а потом сердито крикнул:
— За журавлем в небе погнался, неслух? Вот к чему недавно разговор вел!
Я отмолчался, не стал переубеждать отца. К тому же спешил на аэродром. И хоть отец рассердился, разволновался, я был несказанно рад, что теперь мне уже нечего от него таиться.
Характер инструктора раскрывается
Вечерами Кальков проводил методический разбор каждого вылета. Крепко доставалось нам от грозного инструктора. На похвалу он был скуп. И все же мы его очень любили и глубоко уважали. Его указания и советы запоминались навсегда.
Во время одного из первых полетов, когда лучи заходящего солнца отражались в стеклах домов, я загляделся на землю: казалось, то тут, то там вспыхивает ослепительное пламя.
Машину качнуло, и инструктор тотчас же отобрал у меня управление.
Никогда не забуду, как на разборе он сказал, обращаясь ко мне:
— В полете надо уметь все видеть одновременно, ничего не упускать, действовать последовательно, четко, быстро. В летном деле многое зависит от распределения внимания. Запомните: рассеянность недопустима!
За малейшее нарушение правил полета Кальков нас строго наказывал. Посылал «определять высоту» на крыше ангара, не позволяя снимать летное обмундирование. И на несколько дней отстранял от полетов. А это было самое тяжкое наказание.
Однажды, идя на посадку, я по невнимательности слишком низко выбрал самолет из угла планирования. Кальков снова отобрал у меня управление.
— Такие ошибки недопустимы. Пора бы научиться! Будете определять высоту на крыше ангара в летном комбинезоне.
Ребята летали, а я полдня «загорал» в обмундировании на крыше, глядя с шестиметровой высоты на круг, нарисованный на земле.
…На аэродроме произошло большое событие: на старте появились мешки с песком.
Мы уже знали, что, когда учлет летит самостоятельно, мешки кладут на место инструктора, чтобы не нарушалась центровка самолета.
— Подходит время самостоятельных полетов! Чуете, ребята? — заметил Панченко. Его перебил Петраков:
— Все равно нас заранее не предупредят, чтобы не волновались и ночь спокойно спали.
В полете я не получил ни одного замечания. После трех полетов с инструктором спросил:
— Товарищ инструктор, разрешите получить замечания?
— Так и летайте, своего не выдумывайте. Летайте, как я учил.
Вслед за мной Кальков три раза провез Кохана, старшего нашей группы. Сам вылез из самолета, но Кохана не высадил.
— Понятно, — шепнул мне Петраков, — Кохан полетит самостоятельно.
С нетерпением ждем, что будет дальше. Вдруг Кальков махнул рукой. Мы притащили два мешка с песком, крепко-накрепко привязали на переднем сиденье. Инструктор проверил — прочно ли.
Ребята из других групп смотрели на нас с завистью. На старте собрались инструкторы, пришел и комиссар Кравченко.
Кальков подошел к машине и сказал Кохану:
— Помните: главное — распределять в воздухе внимание и действовать, как я учил.
Самолет начал взлетать. Инструктор с напряженным вниманием следил за ним. Очевидно, волновался не меньше нашего. Мы даже не ожидали, что Кальков будет так волноваться, выпуская в воздух своего ученика.
Самолет сделал круг над аэродромом, а затем уверенно и правильно пошел на посадку.
— Хорошо, хорошо! — закричал инструктор, приседая и энергично жестикулируя. — Так, так!
Кохан приземлился, зарулил. Инструктор подбежал к нему и жестом показал — выполнишь, мол, еще один полет. Кохан выполнил полет по кругу без прохода над аэродромом. Снова приземлился, зарулил, вылез из кабины. Он был бледен, но радостно улыбался. Доложил о полете Калькову, который стоял на плоскости и держал сектор газа.
— Поздравляю с первым самостоятельным вылетом! — сказал инструктор. — Но предупреждаю: не зазнавайтесь! Однако вы побледнели.
— Вдруг Петраков подтолкнул меня:
— Смотри-ка, мешки не вынимают…
Только он сказал это, как Кальков махнул рукой и крикнул :
— Учлет Кожедуб, ко мне!
Подхожу к самолету. Инструктор говорит кратко:
— Садитесь в кабину.
Влезаю в машину. Привязываюсь. Инструктор наклонился ко мне. Ну, думаю, сейчас отвяжут мешки, полетим вместе. А он, словно стараясь угадать мои мысли, спрашивает:
— Полетите самостоятельно?
— Полечу.
— Действуйте, как я учил. Своего не выдумывайте. Инструктор спрыгнул с крыла. Преодолев невольное волнение, осматриваюсь. Подруливаю к исполнительной линии старта. Прошу разрешения взлететь. Стартер машет белым флажком, и я даю газ.
Делаю круг над аэродромом. Выполняю все по порядку, как учил инструктор. Управление кажется удивительно легким. Ровно рокочет мотор. Чувствую себя уверенно.
Захожу на посадку. Хочется сесть точно у «Т» на три точки. Но тут я перестарался: не заметил сгоряча, как высоко выровнял. Раньше времени потерял скорость, и посадка получилась «воронья» — приземлился грузно. Ругая себя, вылезаю из кабины. Сейчас попадет от инструктора. Так и есть. Он подходит ко мне и сердито говорит:
— Так моя бабка с печки плюхалась. Сколько раз вам повторять: соразмеряйте свои действия с расстоянием от; земли, не хватайте раньше времени ручку на себя! Поспешность ни к чему. Завтра ошибку исправлять будете.
Отчитав, он все-таки поздравил меня с первым вылетом.
Как-то ранним утром я полетел по маршруту. Слежу за компасом и высотомером. Курс правильный, высота семьсот метров. Сличаю карту с местностью. Все как будто в порядке. И вдруг на втором отрезке маршрута Кальков, не предупредив меня, берет управление и начинает снижаться. Недоумеваю. Мотор работает нормально. Очевидно, инструктор сейчас уберет газ и будет «давать имитацию» вынужденной посадки, чтобы определить, правильно ли я буду действовать в создавшейся обстановке.
Еще раз посмотрел вниз: под нами стадо коров. Оно только что вышло из деревни и направилось на пастбище.
Не понимаю, что собирается делать инструктор. Вот-вот врежемся! Машина проносится над самыми спинами коров и взмывает вверх. Коровы бросаются в разные стороны. Не могу опомниться от удивления: зачем понадобилось инструктору разгонять стадо?
— Понял, как летать надо? Вот она, техника пилотирования! — раздался бас Калькова. — Только сам так никогда не делай. Да и об этом помалкивай.
Мастерство инструктора меня поразило. Но я никак не мог взять в толк одно: ведь он внушает нам, что ухарство, лихачество несовместимо со званием советского летчика. А сам только что совершил ухарский поступок! Даже товарищам я ничего об этом не сказал. И все опасался, что из деревни сообщат начальству о случае с коровами и на инструктора наложат взыскание. Но все сошло благополучно.
Зато другой случай заставил меня забыть обо всех моих сомнениях. Это было на следующий день. Группа быстро осмотрела и подготовила самолет, и я полетел с инструктором. Только оторвались от земли, вижу — прибор скорости не работает. Осматривая самолет, мы не заметили, что не снят чехол с трубки ПВД — приемника воздушного давления, который связан с прибором скорости. Я растерялся: как же лететь без показания скорости?
Инструктор, увидев в зеркале мое встревоженное лицо, хладнокровно сказал: