На другой день к вечеру приехали в Тяньцзинь, опоясанный кольцом дымящих заводских труб. Пробравшись через суету вокзала, Клюсс пошел по городу пешком. Из узкого, но глубокого русла Пейхо, возвышаясь над крышами домов, торчали белые надстройки втиснутых в город океанских пароходов. На улицах, несмотря на поздний час, группы прогуливающихся американских солдат в широкополых ковбойских шляпах.
Клюсс переночевал в гостинице и утром сел на последний в этом путешествии поезд, идущий в Пекин.
Разведя команду на судовые работы и дав указания боцману, Нифонтов прилег вздремнуть до ужина. Поездку домой пришлось отложить: сегодня, как уже не раз бывало, командир задержался на берегу. Наверно, вернется только к вечеру. Тяжела доля старшего офицера! Морской устав не предусматривает для этого должностного лица никаких норм увольнения. «Я на берег, Николай Петрович!» — все так говорят, но никогда не договаривают: «А вам сидеть на корабле до моего возвращения». Жены и дети старших офицеров считают, что их мужья и отцы так заняты, что о семье им некогда и подумать: всё служба на уме!
А между тем мысли о семье — постоянный спутник досуга старшего офицера. Конечно, не каждого, разные есть натуры, но Нифонтов был примерным семьянином и любил посидеть дома. Поиграть в лошадки с подрастающим сыном. Принимать гостей, таких же морских офицеров с их женами, за хорошо сервированным столом, за рюмкой вина.
Он уже начал засыпать, когда в дверь постучали. Вошел комиссар, видимо только что вернувшийся с берега, в пальто и шляпе.
— С Александром Ивановичем случилось небольшое несчастье, Николай Петрович. Вот прочтите, он вам записку написал.
Нифонтов прочел.
— Действительно вывих, а не перелом? Вы были в госпитале, Бронислав Казимирович?
— Я только что оттуда. Говорил с врачом. Вывих вправлен. Просвечивали рентгеном. Перелома нет, но опухоль большая. Через несколько дней она спадет, и Александр Иванович вернется на корабль. Пока нога совсем не пройдет, будет ходить с палкой.
— Понятно… Вам придется с ним поддерживать связь. Я, сами понимаете, до его возвращения съехать на берег не могу.
— Разумеется, Николай Петрович. Послезавтра я к нему поеду. Вы ему напишете записку?
— Напишу рапорт. Командирам записок не пишут, — отрезал Нифонтов.
Весело улыбнувшиь, Павловский поклонился и вышел.
За ужином все заинтересовались происшествием. Павловский скупо сообщил подробности, уверял всех, что ничего серьезного нет и что через два-три дня командир приедет на корабль.
После ужина, увидев, что штурман пошел к себе, Павловский отправился следом:
— Я к вам на минутку, товарищ Беловеский.
— Прошу, товарищ комиссар. — Штурман сел в кресло, предоставив комиссару диван. Павловский плотно прикрыл дверь и понизил голос:
— Можете вы обещать, что то, что вы сейчас услышите, будете держать в абсолютном секрете?
— Могу, если вы верите моему обещанию, товарищ комиссар.
Павловский пропустил мимо ушей это замечание.
— Дело в том, что Александр Иванович совсем не болен. Он уехал в Пекин для свидания с Агаревым.
— Понятно. Нифонтов знает?
— Нет, он не должен об этом знать. Сейчас об этом знаем лишь мы двое.
— Чему же я обязан, товарищ комиссар, таким внезапным доверием с вашей стороны?
— Бросьте этот тон, товарищ Беловеский! Дело серьезное. Мы с вами должны договориться о совместных действиях на случай нападения.
— Вот что, товарищ комиссар. Давайте раз в жизни поговорим откровенно.
Павловский насторожился.
— Договариваться нам с вами не о чем. Оба мы служим на военном корабле и в случае нападения обязаны защищать его флаг не щадя себя. А вы предлагаете об этом «договариваться»! Неужели вам не ясно, что для всякого настоящего офицера подобное предложение оскорбительно?
Павловский был поражен такой прямолинейной постановкой вопроса. Помолчав, он ответил:
— Что ж, вы правы, приношу извинения. Очень рад, что могу до конца положиться на вас. Но, к сожалению, не все наши офицеры…
— И Нифонтову вы напрасно не верите, — перебил Беловеский.
— К Нифонтову у меня пока неопределенное отношение, товарищ Беловеский…
— Не «неопределенное», а предвзятое, товарищ комиссар, — скрывать это вы не умеете, а ваше подчеркнутое недоверие оскорбляет и возмущает его. Вот вы и добились, что старший офицер не знает об отъезде командира. Какой же он тогда ему заместитель?