Вот пробили склянки.
— Фу!.. Фу!.. Фу!.. — раздалось на стоявших рядом крейсерах, как только замер звон рынд. Это по порядку номеров перекликались китайские часовые и вахтенные, давая знать, что они не спят и бдительно несут службу. «Неплохой обычай», — подумал штурман, вспоминая, что в старину в русской армии часовые тоже перекликались по ночам возгласами «слушай!».
На палубу вышел Глинков. Штурман подошел:
— Чего не спите, Павел Фадеевич?
— Нервы. Тюрьма из головы не выходит. Переживут ли оставшиеся там товарищи этот кошмар?
— Чего это вы? Не узнаю балтийского подводника.
— Вы вот никогда в тюрьме не сидели.
— Представьте, сидел. Не в тюрьме, правда, а на гауптвахте, но в ожидании расстрела…
— Не знал. Вы об этом никогда не рассказывали.
— Разве всё расскажешь!.. Веронал принимали?
— Я, Михаил Иванович, в лекарства не верю. Они или безвредны, или медленно действующий яд. Помните, кажется, Лев Толстой пишет: «Несмотря на то, что его лечили самые дорогие доктора и пичкали самыми дорогими лекарствами, его здоровый организм взял верх и он выздоровел». За дословность цитаты не ручаюсь, но смысл как будто такой.
— Помню, доктор, как будто именно так… Только что же вы не верите в свою профессию? Лев Толстой другое дело, но вам это не к лицу.
— Товарищ вахтенный начальник! К нам паровой катер! — закричали с мостика.
Беловеский поспешил к борту.
— Как будто действительно к нам… Таможенный или полицейский… Павел Фадеевич, я их встречу, а вы дайте авральный звонок и распорядитесь, чтобы на палубу выходили без шума. Вахтенный! Доложите старшему офицеру: подходит катер.
И штурман спустился по трапу на кормовой срез.
Опрятный катер с освещенной надписью: «Police», обогнув корабль, развернулся против течения и, сбавив ход, подошел к правому трапу. Раздался звонок, и его машина заработала задним ходом. Не ожидая остановки, на площадку трапа выпрыгнул высокий человек в белом форменном костюме. Трое других, один из них был с винтовкой, стояли на баке катера и тоже готовились прыгнуть на трап. Поданный с катера конец принят не был: по знаку штурмана вахтенный матрос выбросил его в воду. Коротким рывком Беловеский выхватил из кобуры кольт.
— Стойте! Ни шагу дальше! — скомандовал он по-английски.
Часовой у флага угрожающе щелкнул затвором и выставил штык.
— Как вы смеете! — закричал прибывший. — Я начальник муниципальной речной полиции! Именем закона приказываю вам убрать оружие! Видите, я безоружен. Мне нужен капитан.
— Очень хорошо, сэр, — спокойно отвечал штурман, держа в руке пистолет, — но вы выпрыгнули ночью на военный корабль, а я офицер на вахте. Законы у нас свои. Поэтому не откажите исполнить мое приказание: всем вашим помощникам оставаться на катере, а вас прошу в кают-компанию.
Начальник полиции медлил. Помолчав, штурман добавил:
— Если это вас не устраивает, сэр, мы вас посадим обратно на ваш катер и оттолкнем его от борта.
Английское хладнокровие помогло Меллаусу перенести дерзость этого улыбавшегося мальчишки, продолжавшего держать дулом вниз большой вороненый автоматический пистолет. Он ответил спокойно, но с металлом в голосе:
— Не смейте грубить, лейтенант. Я капитан Меллаус, начальник речной полиции, и с вами не намерен разговаривать. Позовите вашего капитана.
Штурман продолжал улыбаться:
— Наш командир, сэр, у трапа не ведет переговоров. Прошу вас за мной.
«Похоже, это действительно военный корабль, — подумал Меллаус, — надо или уезжать, или подчиниться», — и приказал старшине катера держаться у борта.
Беловеский вложил кольт в кобуру, часовой у флага четко взял винтовку к ноге. Вслед за штурманом Меллаус прошел в кают-компанию. Там уже ждал заспанный Нифонтов в помятом белом кителе.
— Вы капитан? — поторопился Меллаус.
— Я старший офицер. Командир сегодня ночует на берегу. Кто вы и что вам угодно? — Нифонтов с трудом подбирал английские слова.
— Я начальник речной полиции. Мне сообщили, что у вас на судне взбунтовалась команда, что офицеры арестованы, что у вас много золота и драгоценностей, которые матросы собираются разделить.
Нифонтов удивленно поднял брови:
— Кто же вам это сообщил?
— Ревизор вашего судна Григорьев.
— Лично? — На лице Нифонтова — испуг и удивление.
— Нет, по телефону.
Старший офицер покраснел от гнева.
— Объясните этому полицейскому, Михаил Иванович… Я не нахожу слов… Что звонок по телефону недостаточное основание для ночных визитов на военные корабли, где речной полиции вообще делать нечего.