— Удрал, мерзавец, — сказал он Рогову, — а то бы я взял его с собой.
— Зачем?
— Для оказания медицинской помощи, — с мрачной усмешкой ответил штурман, — ведь изо всех сил старался, негодяй, чтобы я выстрелил.
— С ним ещё будут хлопоты. Я думаю вот что: оставьте на палубе кулиссную тягу. Берите с собой пальцы, гайки, все болты и штыри. Без них её на место не поставишь, да и ставить мы не дадим. А оставите тягу — страсти несколько остынут.
— Товарищ штурман! — прервал его Попов. — Нам шимафор.
Обернувшись к своему кораблю, штурман стал читать взмахи флажков сигнальщиков: «спустите сигнал». Он посмотрел вверх. Действительно, на штаг-карнаке «Эривани» вился трехфлажный сигнал. Обернулся к своей команде:
— Дойников! Бегите на мостик, спустите их сигнал и, чтобы больше не сигналили, выдерните все фалы.
Матрос бросился исполнять приказание. К борту подошел катер. Улыбающееся лицо Панкратьева говорило об успехе. Собравшиеся на баке эриванцы грозили кулаками Клюссу:
— Пираты! Разбойники! Продажные шкуры!
— Как у вас там? — раздался снизу голос командира. — Готово?
— Готово, Александр Иванович! — ответил штурман.
Снова взрыв негодования:
— Старпома нашего убили! Вы за это ответите! Веревка по вас плачет!
— Что у вас там произошло? — крикнул Клюсс. — Стреляли?
— Не стрелял, Александр Иванович, но дал Фолку по морде.
— Искалечили?
— Не думаю. Удрал без посторонней помощи.
— Ладно, разберемся после. Спускайтесь всё в вельбот!
Как только шлюпки отвалили, эриванцы бросились к трапу, грозили вслед кулаками.
Клюсс усмехнулся:
— Теперь не уйдут. Пусть стоят и разводят пары.
— А на буксире, Александр Иванович, их не уведут? — спросил Григорьев.
— Пусть попробуют. Мы катеров к ним не подпустим, — отвечал командир, сверкнув глазами, — только вот Рогова и других наших сторонников они могут избить…
Встретивший командира Нифонтов доложил, что сигнал «Эривани» «на судне бунт» разобран китайской рейдовой станцией. Клюсс сейчас же распорядился:
— Приведите себя в порядок, Михаил Иванович, берите саблю и поезжайте к начальнику рейдовой охраны. Передайте ему от моего имени, что на русском пароходе команда перепилась и был бунт, который усмирен десантом с «Адмирала Завойко». Скажите, что сигнал был для нас, и попросите его не беспокоиться. Драгоманом возьмите с собой Митю, — закончил он с улыбкой.
Когда штурман вернулся и доложил, что начальник рейдовой охраны удовлетворен объяснениями по поводу сигнала, Клюсс решил не ждать, пока случившееся станет достоянием газет, и поспешил к китайскому комиссару по иностранным делам.
Доктор Чэн незамедлительно принял русского командира. Узнав о происшедшем, Чэн задумался:
— Я понимаю, командир, что в интересах вашей республики вы не могли допустить перехода русских пароходов в воды Международного сеттльмента. Понимаю и то, что у вас не было времени для дипломатической переписки… Но теперь будет большой скандал, дойдет до Пекина. Кто знает, как там на это посмотрят?
— Если бы так поступила британская канонерка — просто пропустили бы мимо ушей.
— И вы считаете это правильным?
— Нет, не считаю, так как мы стоим на платформе равноправия. Но наша политика прямолинейна, а ваша нет. Правда, я не могу по этому поводу быть к вам в претензии: ваше государство ещё не освободилось от засилия и интриг иностранцев.
— Хорошо, командир, я вас понял. Я лично также не могу быть на вас в претензии. Письмо ваше доложу его превосходительству. — В глазах Чэна сверкнула искорка иронии. — Он, наверно, оставит этот инцидент без последствий, если из Пекина не будет нажима. А тогда, сами понимаете, трудно предвидеть, какая здесь создастся в отношении вас обстановка.
Они обменялись крепкими рукопожатиями, и Клюсс вышел.
Вспенивая мутную стремнину Ванну, катер направился к «Адмиралу Завойко». На его кормовом сиденье задумался командир. Сзади на фоне кормового флага вытянулась стройная фигура невозмутимого рулевого.
«У китайских властей мы пока получили отсрочку, но газеты, конечно, поднимут шум. Особенно белоэмигрантские. Однако посмотрим, что скажет «Шанхай Дэйли ныос». На днях все это выяснится», — решил Клюсс и стал смотреть на весело вившийся на носовом флагштоке катера командирский вымпел — символ его власти и ответственности.
Через три дня в каюту командира вошел комиссар.
— Свежие газеты, Александр Иванович! Только что привезли.