— Здравствуйте, Георгий Александрович, — спокойно ответил Беловеский, — имею к вам письмо от моего командира.
— Слышал об этом письме, но читать его не желаю.
— Ну что ж, дело ваше. Оно коротенькое, я вам сейчас его прочту.
Выслушав текст приглашения для переговоров, Степанов спросил:
— Только за этим вы меня и вызвали сюда?
— А разве это недостаточное основание? Ведь это последнее обращение России к вам лично, Георгий Александрович!
— Не смейте называть Россией вашу Совдепию!
— Так вы категорически отказываетесь от встречи с Клюссом?
— Я буду искать встречи для боя. Пусть он не надеется, что кто-нибудь из нас к нему перейдет. От всех сочувствующих вам мы постепенно избавляемся.
— Каким же способом? — с иронией спросил Беловеский. — За борт выбрасываете?
— Всеми возможными способами. И пусть господин Клюсс не думает, что его козни против нас не будут отомщены. Мы можем даже похитить его ребенка.
— Напрасно, Георгий Александрович, вы всё это говорите. Нет у вас ни территории, ни правительства. А преступников и в Шанхае судят.
— Будет и правительство, будет и территория. Мы еще вернемся в Россию, и всем вам не нездоровится.
— Что ж, простите за беспокойство. Пошли, Митя! — И штурман вежливо поклонился.
Степанов вдруг переменился в лице и сунул руку в карман пальто:
— Вы, большевик, отсюда не уйдете. Док окружен. Мы вас задержим до тех пор, пока господин Клюсс не отдаст нам Полговского.
Штурман мгновенно выхватил кольт из-за пазухи:
— Спокойно, командир! Наган надежное оружие, но из кармана вынимается плохо. А мой кольт уже смотрит вам в живот! Митя! Защищай дверь!
Глаголев тоже вытащил вороненый «саведж» и показал его Степанову:
— Забываете об офицерской чести! Вы же мне обещали. Если за дверью ваши бандиты, капитан, мы их просто перестреляем. Но первой жертвой будете вы, как нарушитель офицерской чести.
— Так что лучше давайте по-хорошему, Георгий Александрович. Но теперь придется просить вас об одолжении: проводите нас, пожалуйста, до катера и отпустите ваших матросиков.
Ошеломленный Степанов молчал, но руку из кармана пальто вынул. Глаголев распахнул дверь, в комнату ворвались сырость и холод.
— Идите вперед, капитан, и не бойтесь: заложником мы вас не возьмем. Для нас офицерская честь — святое понятие.
На дворе к каменному забору дока жались пятеро матросов в мокрых бушлатах и парусиновых штанах.
Степанов овладел собой.
— Идите на корабль, ребята, — крикнул он им, — я тоже сейчас вернусь.
Матросы поплелись к зияющей пропасти дока, из которой торчали знакомая труба и мачты «Улисса».
Когда до пирса осталось несколько десятков шагов, штурман остановился и сказал:
— Ну прощайте, Георгий Александрович. Не наша вина, что не смогли принести вам пользу. Ещё раз простите за беспокойство.
Степанов со злобой взглянул на Беловеского и его пистолет, повернулся, засунул обе руки в карманы пальто и пошел обратно не оглядываясь…
В последних числах декабря Клюсс показал Павловскому только что полученный ответ китайских властей. Письмо было написано по-русски.
«Господину командиру посыльного судна «Адмирал Завойко»
гор. Шанхай.
В ответ на ваши неоднократные письма второй отдел бюро по иностранным делам имеет честь сообщить вам, что китайское правительство не считает возможным входить во внутренние дела Российского государства и потому не видит возможности к задержанию судов флотилии под командой контр-адмирала Старка.
Кроме того, вторым отделом получено несколько телеграмм из министерства, в коих предписывается флотилии в возможно непродолжительном времени покинуть Вузунг».
Павловский вопросительно взглянул на командира:
— Это окончательно, Александр Иванович?
— Думаю, что да. Они не могут интернировать флотилию. Мешает консульский корпус. А Иоффе в Пекине настаивает. Вот они и гонят её подальше отсюда.
— Значит, флотилия для нас потеряна?
— Нужно ещё сделать попытку задержать её на юге Китая. Там обстановка несколько иная. А пока посмотрим, как ещё Старк уйдет. Для этого нужны деньги и готовность команд плыть дальше.
Действительно, через два дня на «Адмирал Завойко» стали являться матросы-перебежчики. Они умоляли взять их и в один голос утверждали, что каждую ночь рядом с флотилией становятся на якорь китайские военные суда. На них тайно перегружают вооружение и боевые запасы, вывезенные из Владивостока. Офицеры объясняют — решено продать китайскому флоту избытки оружия и боевых припасов, чтобы расплатиться за уголь, ремонт и провизию. Об этом не должны знать большевики: они могут поднять шум, и тогда флотилию интернируют, а команды посадят в лагерь.