— Смотрите, как распорядился! — с негодованием воскликнул Савченко, а Якум продолжал:
— Вы знаете, что сейчас в Москве находится один из представителей синдиката Вандерлипов…
— А правда, что он предлагал продать Камчатку Америке? — с волнением перебил Ларин.
— Правда. Но Ленин решительно отверг это предложение. Он согласился на предоставление американским предпринимателям отдельных концессий, но при условии, что Соединенные Штаты признают Советское правительство хотя бы де-факто.
— И что же? — нетерпеливо спросил Ларин.
— Так вот, чтобы помешать этому, японцы и хотят руками Гапановича свергнуть власть ревкома, чтобы самим иметь концессии.
— М-да!.. Положеньице!.. — с горечью и досадой отозвался Ларин.
— Положение, конечно, тяжелое, — согласился Якум, — и перед вами…
Но Ларин перебил:
— Задержка Гапановича произведена с согласия Дальбюро?
— По его прямому настоянию. Чтобы Гапанович и его сообщники не наделали вам хлопот. А от вас я уполномочен потребовать от имени Центрального Комитета, ведь вы теперь в составе РСФСР, не вести с иностранцами никаких самостоятельных переговоров. Быть дипломатами. Предлагать им по всем договорным и концессионным вопросам обращаться прямо в Москву, в Совнарком. Конечно, отдельные соглашения, скажем покупка каких-либо товаров у американцев или японцев, допустимы, но это уже не соглашения, а лишь торговые сделки.
— Это мы и сами понимаем, — с грустной усмешкой ответил Ларин.
В каюту вошел Клюсс. Ларин обратился к нему:
— Теперь вы, товарищ Клюсс, капитан нашего парохода? Нужно сейчас же его поставить к пристани, выгрузить всё, что взято для Петропавловска, и собираться на Командоры. Когда вы можете выйти?
— Я должен вас предупредить, товарищ председатель, что «Адмирал Завойко» находится в распоряжении товарища Якума, — отвечал Клюсс официальным тоном.
— Ну, это всё равно. Судно-то ведь наше, — не сдавался Ларин, хотя и понял, что случилось то, чего он больше всего опасался: разъездной пароход, на который возлагалось столько надежд, у ревкома отобран. Теперь на нем военный флаг и молодые вооруженные матросы во главе с морскими офицерами. Вместо капитана — командир, который и милиции не признает: понимает, что его команда и многочисленнее, и лучше вооружена.
Стремясь смягчить остроту спора, вмешался Павловский:
— Вы, товарищ Ларин, видимо, не представляете обстановки во Владивостоке. Там каждый день можно ожидать нового белогвардейского мятежа. Вместо спора о том, кому принадлежит судно, следует подумать об обороне: ведь и сюда могут прибыть белогвардейские отряды.
— Это резонно, — с улыбкой подтвердил Якум. Обращаясь к Ларину и переходя на серьезный тон, он сказал:
— Без меня вам всё равно вопрос о дальнейшем использовании судна не решить. Пароход действительно в моем распоряжении, и, если обстановка во Владивостоке не изменится, я обязан на нем туда вернуться. Так что уж прошу вас, товарищ Ларин, обращаться только ко мне, а не к капитану.
Решительный тон Якума озадачил Ларина, и он поспешил переменить тему разговора так, чтобы вопрос о правах на судно Камчатского ревкома остался открытым,
— Мы намерены послать на Командоры члена ревкома Шлыгина. Поручаем ему наблюдение, чтобы команда и пассажиры не торговали спиртом на островах. В помощь даем двух милиционеров.
— На это мы с товарищем Клюссом не можем дать согласия, — возразил Якум. — «Адмирал Завойко» — военное судно, и распоряжается здесь только его командир. Если Шлыгин поедет, то пассажиром и во всем должен подчиняться мне и товарищу Клюссу. В противном случае мы его не возьмем.
— Нам придется это обсудить на заседаний ревкома, — нахмурил брови Ларин и встал.
— Садитесь и не сердитесь, Иван Емельянович, — улыбаясь, сказал Якум. — Сейчас вы с нами поужинаете, а тем временем товарищ Клюсс подведет свое судно к пристани. Так что и шлюпка вам не понадобится.
Клюсс поклонился и вышел.
На другой день утром Клюсс вызвал Беловеского: