— Трудно мне тут было с алеутами. Не хотели сдавать всех песцов, половину оставляли себе для свободной торговли. Но теперь всё улажено.
Между пристанью и посыльным судном засновали шлюпки. Началась погрузка пушнины и выгрузка продовольствия. Вдруг все работающие на палубе повернулись к мостику.
— Большой дым на зюйд-весте! — прокричал сигнальщик.
Горизонт почти очистился от тумана. Над ним распростерлось облако черно-бурого дыма.
— Немного опоздал слуга интервенции, — заметил поднявшийся на мостик командир.
Вскоре действительно из-за горизонта выросли мачты и трубы большого военного корабля, и через час «Ивами» стал на якорь в миле от берега. Было видно, как на нём спускали паровой катер и баркас, как садилась в баркас команда.
— Неужели десант? — спросил вахтенный офицер.
— Не думаю, — отвечал Клюсс, — наверно, увольнение на берег.
Командир оказался прав. С борта «Адмирала Завойко» было видно, как с подбуксированного катером баркаса высадилось на берег около сотни невооруженных японских матросов, как они пошли к селу.
Возвращавшиеся на пристань Якум и Полговской были удивлены, увидев шедшую навстречу толпу в синих бушлатах, но вскоре заметили далеко на рейде силуэт броненосца. Всё стало ясно. Якум нахмурился, заметив, что многие матросы были навеселе, назойливо приветствовали шарахавшихся от них жительниц села и встречных промышленников, потрясая при этом четырехгранными бутылями. Его внимание привлек развязный японец в синем штатском пальто и светлой серой кепке. Якум без труда узнал драгомана Куму и подошел к нему.
— Послушайте! Русские власти запретили ввоз спиртных напитков на Командорские острова. Разве это неизвестно вашему капитану?
— Спиртныйю напитку? О-о-о! Капитану Сирано это-о ни знайю. На судну матрозо ни могу выпивай, берегу мозно.
— Вернитесь на судно и доложите капитану, что мы протестуем против провоза на острова спиртных напитков. Мы будем жаловаться консулу, господину Ямагути.
— Провозу нетту. Все здесь выпивай, — улыбнулся Кума, но все же заторопился: — Сицяс я поедду, — и, пошатываясь, зашагал к пристани.
— Теперь уже ничего не поделаешь, — с горечью заметил Якум, глядя на растянувшуюся процессию японских моряков.
Вернувшись на «Адмирал Завойко», он сказал Клюссу:
— Задерживаться здесь бесполезно. Привезенный интервентами спирт всё равно будет выпит. Помешать этому мы не в силах. Грузовые операции закончены?
— Давно, — отвечал командир.
— Тогда поднимем шлюпки и будем сниматься на Медный, — распорядился Якум и ушел в свою каюту.
Ночь прошла в походе, в непроглядном тумане, тревоге и настороженной тишине: туманных сигналов у островов давать не полагалось, чтобы не спугнуть морского зверя. Утром «Адмирал Завойко» стал на якорь очень близко к берегу на рейде села Преображенского, зажатого в расщелине мрачных скал. «Настоящие врата ада, — подумал штурман. — Недостает только Харона с его большой лодкой». Было сыро и холодно. Шквалистый ветер срывал гребешки бежавших с берега злых волн. С норда шла еле заметная раскатистая зыбь. Море как бы дышало, было темно-зеленым, пенилось у многочисленных скал, надводных и подводных камней, окаймлявших высокий, обрывистый берег. В долине, переходившей в ущелье, тёк ручей. Вдоль его русла выстроились маленькие стандартные домики, кокетливо выкрашенные в голубой и коричневый цвета, все одинаковые, построенные в Америке, привезенные морем и собранные здесь на месте.
Пока штурман записывал и прокладывал пеленги, на берег сбежалось всё население Преображенского. Тащили из сараев весла, стаскивали в воду легкие вельботы, перекликаясь, дружно гребли к кораблю. Оставшиеся на берегу махали вслед шапками и платками.
Вскоре началась выгрузка продовольствия, мануфактуры, рыболовного и охотничьего снаряжения. Из наехавших с берега алеутов в выгрузке приняло участие около десятка мужчин. Остальные разбрелись по палубам и внутренним помещениям, сидели в кают-компании, в каютах. С интересом рассматривали мебель, электрооборудование, иллюминаторы, всё трогали, обо всём расспрашивали. Говорили они по-русски довольно свободно, но с особенным, часто смешным акцентом: вместо «знаешь» — «жнаеш», вместо «сало» — «шало». Их принимали с радушием, угощали сладостями, а втихомолку и разведенным спиртом. Таков был обычай: жители Медного сами наносили визит прибывшим мореходам и были уверены в дружеском приеме. Враждебно настроенных мореплавателей здесь издавна встречали меткими пулями и снарядами мелкокалиберных пушек, которые с русско-японской войны стояли вокруг селения на неприступных скалах. Это был наивный, храбрый и беспечный народ охотников и мореходов.