После спектакля командир и штурман сидели за одним столом с артистами, среди которых у Клюсса оказались знакомые. Беловеского посадили между Машир, артисткой, игравшей Джильду, и костюмершей, смуглой блондинкой с большими черными глазами. Вскоре он забыл обо всём, кроме своих очаровательных соседок. Время летело быстро. Когда встали из-за стола, пора было уже ехать на вокзал.
Военный комиссар «Адмирала Завойко» нервно ходил по шканцам. Из открытого светового люка кают-компании доносился звон посуды. Близился час обеда, вестовые накрывали на стол. Из машины слышалось шипение пара и голос распоряжавшегося старшего механика.
«Прогревают машину», — подумал Павловский. Якум, командир и штурман ещё вчера уехали в Шанхай. Утром зачем-то приезжал Тирбах и минут пятнадцать сидел в каюте старшего офицера. После его отъезда Нифонтов, ничего не сказав Павловскому, приказал готовить машину. Не намерен ли он увести корабль во Владивосток? Угля, правда, маловато, но рядом в Нагасаки белогвардейское посыльное судно «Патрокл». Возможно, оно уже вышло навстречу, ведь Тирбах мог ему телеграфировать. Как же тогда поступить ему, военному комиссару, на которого ложится вся ответственность?.. Придется с боцманом, котельным механиком и той частью команды, которая к ним примкнет, помешать старшему офицеру сняться с якоря… А если его не послушают?..
Из тяжелого раздумья его вывел крик сигнальщика:
— Товарищ вахтенный начальник! К нам катер!
На баке подходившего портового катера Павловский с облегчением увидел штурмана в мешковатом штатском костюме и, лишь только тот вступил на палубу, позвал его на шканцы.
— Где командир?
Беловеский смотрел с удивлением:
— К вечеру вернется. А что?
Павловский нахмурил брови:
— На судне что-то готовится. Утром к Нифонтову приезжал Тирбах. После этого старший офицер приказал готовить машину. Я опасаюсь, не скрывается ли за этим попытка угнать корабль во Владивосток…
С удивленной улыбкой штурман покачал головой.
— Тирбах приезжал для того, чтобы попросить нас отойти от входа в фарватер. Скоро начнется выход из Ванпу американских эскадренных миноносцев, мы им можем помешать.
Павловский понял, что попал в неловкое положение, но сдаваться сразу не хотел:
— Разве американцы не могут обойти нас стороной?
С ноткой снисходительности штурман объяснил:
— Видите ли, здесь, в международном порту, свои законы. Если мы сами не переменим места, нас отбуксируют, а в газетах напишут, что, едва русский корабль пришел в Вузунг, на нем взбунтовалась команда…
Павловский покраснел и, заметно смягчая тон, ответил:
— Если это только для перемены места, Нифонтов обязан был меня предупредить…
С раздражением он думал, что не следовало командиру в первый же день покидать корабль на заграничном рейде и вместе с Якумом ночевать где-то на берегу.
Из машинного люка раздалось громкое шипение. Беловеский заторопился:
— Ну, мне пора, товарищ комиссар, пойду доложиться старшему офицеру. — И он исчез.
Павловский хотел попросить штурмана никому не рассказывать об их разговоре, но удержался. Постепенно он успокоился, но обида на старшего офицера, поставившего его в смешное положение, не проходила.
Услышав сигнал «обедать», Павловский спустился в кают-компанию. За столом Нифонтов сидел надувшись, не глядя на комиссара, и вел разговор с доктором о болезнях почек. Павловский понял, что старший офицер знает о разговоре со штурманом. «Тем лучше», — подумал он. Когда подали чай, вошел старший механик в чистом комбинезоне и, скользнув взглядом по лицу комиссара, доложил:
— Машина готова. Николай Петрович.
Нифонтов важно кивнул и приказал штурману:
— Вызывайте боцмана и рулевых.
Неторопливо допив чай, он медленно проследовал к себе.
Едва «Адмирал Завойко» стал на якорь на новом месте, из устья Ванпу, подобно серой ящерице, выскользнул первый американский эсминец. Выйдя на простор широкой, как море, Янцзы, он стал на якорь в стороне от фарватера. Вслед за ним вереницей пошли его однотипные собратья, такие же серые и юркие. На их палубах матросы и офицеры по-американски непринужденно стояли на своих постах.