Почувствовав, что теряет над собой власть и боясь сказать старшему офицеру что-нибудь непоправимое, Павловский, обжигая рот, залпом допил чай и ушел к себе в каюту.
— Значит, на Камчатке будет война, — задумчиво сказал штурман, посмотрев вслед комиссару.
— Какая там война! Это не Приморье, Михаил Иванович.
— Какая же разница, Николай Петрович?
— Некому там воевать. Население в партизаны не пойдет, а большевиков там горсточка. Да и Ларк не годится для роли Дубровского. Это скорее Германн из «Пиковой дамы», но гораздо… самое… расчетливее и оборотистее. По-моему, он не очень торопится на Камчатку. Скорее всего, под каким-нибудь предлогом вообще туда не поедет.
— Эх, Николай Петрович! Знамя партизанской войны поднимают не Дубровские. Народ, свергнувший самодержавие, никогда не подчинится белогвардейщине.
— Успокойтесь, штурман. Камчадалы самодержавия не свергали. Это сделали петроградские солдаты, матросы и рабочие. Уж вам-то это хорошо известно…
Не желая спорить, штурман промолчал.
На баке тоже шумно спорили.
— В газетах вон пишут, что в России голод. Даже комиссию какую-то американцы создали для помощи. А здесь вот комиссары приехали, в отелях живут, ни в чем себе не отказывают. Пароход на Камчатку всякой всячиной нагрузили. Или, ты думаешь, врут газеты, в России всего вдоволь?
Все с интересом смотрели на рулевого старшину Кудряшева и спорившего с ним машиниста Губанова. Губанов насмешливо улыбнулся и отрицательно покачал головой:
— Что всего вдоволь, я не говорил. В России ещё не скоро будет всего вдоволь. И что голодают там, всё может быть. Ведь не шутка — три года гражданской войны! И красных и белых мужик кормил, да и мало мужиков в деревне осталось. Одни бабы. А вот в помощь-то американскую я не особо верю. Не дружеская это помощь, несерьезная. Вроде как медведю нашему кусок сладкого пирога дали!
Все захохотали, а Губанов продолжал:
— Американцы и немцам помогают. Да так, чтобы их к рукам прибрать. Видал я во Владивостоке, как они за шелк и духи французские девок покупали. Тоже, скажешь, помощь?
— Так, по-твоему, принимать у них хлеба не надо. Пусть мрет народ с голоду?
— Этого я опять не говорил. Пусть везут хлеб, но не по кабальным обязательствам. Будем богаты — расплатимся.
— И о чём вы спорите? — вмешался старший матрос Дойников. — Не матросское это дело — решать. Для этого правительство у нас есть. Ленин.
— По-твоему, матросское дело на вахте дрыхнуть и за это на французской гауптвахте сидеть? — съязвил Шейнин. — Нет, ребята, есть здесь и матросское дело. Голодают в России, это точно. Так давайте поможем. Давайте отчислим половину месячного матросского оклада в пользу голодающих. И офицеров к этому призовем. Ведь на Камчатку идем, оттуда это сделать трудно будет.
Матросы примолкли. Предложение Шейнина всех озадачило.
— Так это добровольно? — спросил кочегар Василевский.
— Само собой, добровольно.
Вмешался боцман:
— Тут, ребята, надо комиссара. Пусть командиру доложит, что команда, мол, желает. И подписной лист по всей форме.
— А деньги эти куда отдадут? — поинтересовался Василевский.
— Ревизор на почту сдаст. Правительству в Читу, — пояснил боцман.
Все молчали. Губанов встал и окинул матросов вызывающим взглядом:
— Ну что? Согласны?.. Чего молчите? Или денег жалко?
На баке загудели:
— Кому жалко? Ты поаккуратней! Надо комиссию.
— Комиссию, говорите? Вот Шейнин, я и ещё вот Кудряшев. Пойдешь с нами к комиссару? По подписному листу каждый и даст, сколько может и сколько захочет. Никого неволить не будем, но с каждого подпись возьмем.
— А кто не захочет? — опять спросил Василевский.
— Тот проставит ноль и распишется.
Все захохотали, а Василевский воскликнул:
— Так не делается! Это уже принуждение!