— Скоро у вас будет другой командир, — напыжился Хрептович, — вот приказ. Читайте!
Полговской дрожащими руками взял бумагу и в дополнение к пенсне надел очки. Прочитав, усмехнулся:
— Так Клюсс этого приказа не признает, господа. И адмирала Старка не признает.
— Признает, когда мы отберем у него корабль!
Полговской улыбнулся:
— Как вы это сделаете, господа?
— Очень просто. Нападем внезапно и возьмем на абордаж. Нас много.
— Возьмете, а дальше?
— А потом уведем во Владивосток.
— Вот это вам не удастся, господа.
— Почему не удастся?
— Китайцы не позволят. Клюсс такое слово знает.
— Китайцы здесь власти не имеют. Здесь Международный сеттльмент.
— Вам, конечно, виднее. Я ведь только врач. Но, по-моему, увести корабль во Владивосток вам не удастся.
— Вас, доктор, это не должно интересовать, — вмешался Гедройц, — ведь вы намерены остаться в Шанхае, открыть кабинет. А они пусть плывут.
— Когда я вступлю в командование, — важно заявил Хрептович, — я разрешу всем, кто не захочет вернуться во Владивосток, сойти на берег. Неволить никого, кроме комиссара, не буду. А его придется задержать: он должен вместе со мной явиться к адмиралу.
— Что вы! — замахал руками Полговской. — Да он застрелится!
— Ну, этого мы ему не позволим… Так вот, доктор, нападать будем на вашей вахте. Желателен бескровный захват. В ваших же интересах. Можете вы это обеспечить?.. Это и есть небольшая услуга.
— А если я расскажу о ваших намерениях командиру?
— Тогда вам крышка, — свирепо посмотрел Нахабов.
— Убьете? — Полговской решил в этом разговоре идти до конца. Нужно знать, на что способны эмигранты.
— Нет, доктор, — вмешался Гедройц, — отправим на каторгу. Вспомните, вы помогаете несовершеннолетним. Рю Монтабан на французской территории. По французским законам за это полагается каторга. А все девочки у меня на примете. Когда узнают, что вы большевик, с удовольствием дадут показания. Будет громкий процесс. Кричащие заголовки в газетах, ваш портрет, ваша биография. Очень эффектно.
— Это ещё надо доказать.
— А вот, посмотрите. — Князь протянул две фотографии и захихикал.
«Какой противный смех, — подумал Полговской, — и как это он ухитрился. Оказывается, не я его, а он меня держит в руках!» И, как бы по рассеянности, он положил фотографии в нагрудный карман.
— Поближе к сердцу! — захихикал Гедройц. — Нравятся? Не беспокойтесь, у меня ещё есть.
На лбу Полговского выступил пот.
— Ваши фотографии ничего не доказывают, кроме факта моей врачебной практики.
— А показания девочек, доктор? Тут уж вы не сможете сказать, что видите их впервые и что они нами подкуплены. А медицинская экспертиза? Ведь докажем? А?
«Докажут, подлецы», — решил Полговской и переменил тон:
— Ладно, господа, мы друг друга выдавать не будем. Скажите только яснее, что вы от меня хотите?
Хрептович довольно улыбнулся:
— Немногого, доктор. Во-первых, постоянной информации через князя обо всем происходящем на корабле. Это вы и так уже делаете. Во-вторых, вы должны в назначенную для нападения ночь подобрать таких матросов в вахтенное отделение, которые не оказали бы нам сопротивления, не включили бы авральных звонков. Вахта должна молча наблюдать происходящее. Тогда всё пройдет прекрасно и комиссар даже не проснется.
— А командир?
— Командир в эту ночь будет в объятиях своей интересной жены, — опять захихикал Гедройц.
— Он часто ночует дома? — спросил Хрептович.
— Через день, — отвечал Полговской.
— Узнаю Александра Ивановича! В любой обстановке соблюдает Морской устав. Прекрасный офицер: Как жаль, что не с нами! Но мы ему зла не причиним, доктор. Просто утром не пустим на корабль.
— А вам, — заключил Гедройц, — мы обещаем хорошо оборудованный кабинет и широкую клиентуру. При вашем медицинском таланте вам могут здесь даже памятник поставить.
Все, кроме Полговского, захохотали…
…Возвращаясь на корабль, Полговской был огорчен и озабочен. Теперь он потерял свободу, уже не принадлежит самому себе. По сторонам его жизненного пути выросли две стены: или предательство, или позор публичного шельмования, тюрьма и каторга. Однако он решил не сдаваться, надеясь, как и раньше, выйти сухим из воды. Случай поможет, в это он верил. Был, правда, ещё выход: бросить всё и уехать в Харбин. Но туда можно и не доехать! Да и в Харбине могут убить. Нахабов ведь семеновец, а эти не шутят!..