— Что же вы намерены делать?
Не ответив, Ларк с нервозностью продолжал:
— Очень рад, что не послушался вас с Клюссом и не поторопился с отъездом. Теперь было бы провалено всё дело.
— Ну а с «Завойко» как быть? Ведь я вам его передал?
— «Завойко» останется в моем распоряжении. На нём я думал ехать только до Хакодате. У меня есть сведения, что судно ненадежно как в смысле вооружения, так и его команды. Там много не наших людей.
— Это ваше последнее слово, товарищ?
— Да, последнее.
— Ну что ж, тогда мне остается ехать в Читу.
— Поезжайте, но помните, что вступать с вами в полемику я не нахожу нужным.
— Тогда до свидания в Чите, товарищ.
Ларк молча поклонился, раздосадованный. Якум вышел.
«Как это получилось, — думал он, шагая по Бэнду, — что Дальбюро нашей партии доверило комиссарство этому нечестному, путаному человеку? Только потому, что он сын старого революционера? Какая роковая ошибка!»
В день отъезда Якума в Читу «Шанхай Дэйли ныос» вышла с сообщением о «Ральфе Моллере»: при выходе из порта Муроран он был обстрелян прибывшей из Владивостока русской канонерской лодкой и вынужден вернуться. Там он задержан японскими властями и разгружается. Ехавшие на Камчатку большевики отправлены в Читу через Корею и Маньчжурию.
Прочитав сообщение, Ларк улыбнулся: как он проницателен! Но провал назначенной Совнаркомом экспедиции, главным виновником которого был он сам, нужно было на кого-то свалить и как-то обосновать свое необдуманное заявление Якуму об отказе самому ехать на Камчатку.
Поразмыслив, он решил, что в этом ему может посодействовать комиссар посыльного судна, юноша, которого он видел только издали. Расчет Ларка был прост: комиссар судна подтвердит при свидетелях факт неблагонадежности экипажа «Адмирала Завойко» и таким образом поможет оправдать задержку и судна, и его самого в Шанхае.
Ларк принял Павловского в роскошном номере «Асторхауза», в присутствии своего секретаря и стенографистки. Павловский, сидя в удобном кресле, нервничал и волновался. Впервые он был на докладе, шутка сказать, у комиссара Камчатской области! Но в то же время у него из головы не выходил слышанный им разговор Якума с Воловниковым: «Этот человек может отказаться от своих слов, и отвечать за всё придется вам одному».
Ларк, сидя напротив у кругленького столика, пронизывал своего гостя изучающим взглядом.
— Скажите, товарищ Павловский, кто мог бы сообщить белогвардейцам во Владивосток о выходе «Ральфа Моллера»? Ведь они его чуть не захватили, он сейчас разгружается в Муроране.
— Читал, товарищ комиссар, но я не знаю…
— Вы понимаете, что это значит? — перебил Ларк, грозно сверкнув глазами. — Сорвано снабжение целой области! Не выполнено постановление Совета Народных Комиссаров!
— Я не думаю, чтобы кто-нибудь из наших офицеров… — снова начал Павловский, но его гневно и решительно перебил Ларк:
— Не думайте, а отвечайте на мой вопрос! Есть у вас ненадежные люди?!
Такая настойчивость обескуражила Павловского, он на минуту растерялся:
— Ненадежные, конечно, есть. Я не могу ручаться за старшего офицера Нифонтова. У него в гостях бывают прежние сослуживцы, белоэмигранты…
— Кто? — нетерпеливо перебил Ларк.
— Бывший капитан первого ранга Крашенинников, например. Сейчас он редактор «Нового времени»…
— Белоэмигрантской газетки? А Нифонтов пользуется авторитетом среди офицеров вашего судна?
— Как же, товарищ комиссар? Ведь он старший офицер. Все ему подчиняются и признают его авторитет. Кроме разве штурмана, который Нифонтова не любит.
— Та-ак… А командир?
— Командир вне всяких подозрений.
— А команда? Много среди матросов коммунистов?
— Я единственный коммунист на судне, товарищ комиссар. Среди матросов есть сочувствующие. Есть и люди, относящиеся ко мне враждебно… Но их немного. Большинство за нашу партию.
— Как это вы определили, что большинство? — насмешливо улыбнулся Ларк. — В чём это выражается? В разговорах?
— Да, и в разговорах. Пока обстановка не требует от матросов ничего, кроме несения службы, соблюдения дисциплины, содержания своего заведования в порядке. Всё это делают как положено и, по-моему, охотно.
— И исполняют все приказания старшего офицера?
— А как же иначе, товарищ комиссар?
— Не было ли у вас, товарищ Павловский, случая, когда вы отдали одно приказание, а старший офицер другое?