Хихикнув, ничуть не обидевшийся Дюк переспросил: - А как он тебя хватал, деда? За голову? А ты убежал?
- Убежал… - немного успокоившийся Миронов вполне натурально держался за сердце.
- За тобой бежал всю дорогу быстрее паровоза! Боялся, что ко дню рождения не успею.
- Ой! У меня же он завтра! А торт будет?
Мужчины переглянулись. Праздник без Анны, где-то меж столицей и Москвой…
- Дюк, давай немного подождем с праздником и подарками, пока маму твою не найдем. А то ей будет обидно. Ты потерпишь пару дней? - Штольман погладил сына по кудрям.
«Анечка, мы тебя ждем в любом обличии…»
- Скоро Чудово, там мы выйдем и поедем домой, - Яков решил, что после одной уступки машинист пойдет и на вторую.
- Па-па! – хором завопили дети.
Две детские мордашки с одинаково обиженным выражением уставились на Штольмана.
«К ма-ме!» - пискнула Верочка.
- Мы же к маме едем! Не надо домой! – Дюк пнул ножку купейного столика, скривился от боли и отвернулся.
Миронов закатил глаза.
Штольман вздохнул и притянул к себе малышей. Судя по названиям станций, которые он пару раз углядел за спиной Анны, она тоже ехала в Москву – это была кратчайшая дорога из Крыма в столицу.
- Соскучились по маме?
Дюк обнял его за шею, совсем как в два годика, и серьезно шепнул на ухо: - Пап, я за маму боюсь. Она в другой тете…
Верочка, уткнувшись Якову в грудь, засопела.
«К маме», - произнесла она уже жалобно.
Скорый поезд Петербург-Москва больше остановок не делал.
…
Не было отражения Нины в зеркале. Не было чужого ребенка.
Был Яков, обнимающий ее крепко-крепко сильными руками, шепчущий на ухо: “Милая моя. Анечка моя. Я люблю тебя любую, только вернись. Куда ты исчезла, радость моя?”
Яков гладил ее горячими ладонями по волосам, отводил от висков локоны, сухими губами сцеловывал страх с бьющейся жилки.
Шептал вновь и вновь: “Я с тобой, милая. Я с тобой навсегда”.
Держал ее за руку, улыбался так нежно, как умел только он - сокол ее ясный.
Но страх возвращался. Серый, тусклый страх черными длинными лапами хватал ее за плечи, отворачивал от любимого, показывал будущее без Якова и малышей. Анна всхлипывала, и Штольман прижимал ее к себе еще крепче.
“Не бойся, это лишь сон”, - нежно шептал ее возлюбленный, целуя так, будто это был их последний поцелуй.
Тусклый туман спустился меж ней и мужем, разделив их.
Черная лапа грубо схватила ее за плечо, заунывный голос заглушил любимого.
“Вы убийца. Вы поплатитесь за это”.
…
Кто-то настойчиво тряс ее за плечо.
- Нина, да хватит уже притворяться! Вставай, я вижу, что ты не спишь. Что за маскарад?
Анна открыла глаза и повернулась. Поезд стоял на станции, в небе желтела четвертинка стареющей луны. Из приоткрытого окна тянуло запахом мазута, вареной кукурузы и осени.
Нависнув над ней и кривя лицо, Макс выплевывал гневные слова. Толстые губы его напоминали вылезших после дождя червяков.
- Я не позволю насмехаться надо мной, Нина! Немедленно вставай! Как бы я не стал тебе противен, я не могу допустить, чтобы моя жена ехала в этом клоповнике!
Рядом с Максом стоял второй охранник, темноволосый Геннадий. Копейкина в купе не было.
Над головой Геннадия Павел Петрович, громко бормоча, примеривал откуда-то взявшийся булыжник:
- Вот же настырные ребята, камень вам в могилку. Щас вас рядком уложим, в лючок провалим, по шпалам раскатаем. Будут потом вас бутербродиком на гробик намазывать. Лепота…
Марья Антоновна, встопорщившая кружева на пышной груди, тоже была готова кинуться в бой.
- Не надо, - выдавила Анна. - Не убивайте…
Самодержец недоуменно почесал нос. Камень тихо лег на багажную полку.
- Да кто, Нина, тебя убивать собирается? - возопил муж.
- Это ты бьешь моих людей по затылку! Совсем страх потеряла? Запру в Москве в подвале - буду приходить по ночам, и жалоб твоих никто не услышит. Ты - моя жена! Ты должна подчиняться!
Пытаясь успокоиться, он помотал головой и протер платком влажную шею.
- Так, дорогуша. Сейчас без крика и визга мы пересаживаемся в мой личный поезд и едем в Москву. Там я решу, что с тобой делать. Поняла?
Анна закрыла глаза. Липкий сон лежал на коже холодным потом, боль в голове мешала ясно мыслить, желудок переворачивался наизнанку.
“Я просто не буду об этом думать. Это все не со мной”.
На ногу Смолякова упал булыжник.
- Что за черт! - заорал Макс, озлобляясь.
- Ты поняла меня, су.. драная? - он сильно дернул Анну за руку, понуждая встать.
Геннадий сделал было шаг к хозяину, но, вспомнив его нрав, поостерегся. Вежливо открыв дверь перед Анной, охранник взял ее под локоть, вывел из купе.
- Подданная, только кивни, - возбужденный император скользил под потолком.
- Я ему такое крушение устрою, мокрого места не останется! Синий семафор ему в пропасть!
- Не надо насилия, - Анна едва шевелила губами.
- Найдите Якова, скажите… Скажите, что я его люблю.
…
Наутро, по прибытии в Москву, Яков сдал Коляна городовому и отправился с семьей на ближайшее Спасское подворье, где снял номер. Умыв и покормив детей, Штольман сноровисто переодел малышку в купленную через горничную одежду, переоделся сам, крепко поцеловал четырехлетнего Дюка.
- Штольманы, - Яков строго взглянул на отпрысков.
- Ни шагу от дедушки! Тебя, Верочка, это тоже касается, - он поймал малышку, уже готовую на четвереньках отправиться в коридор.
“К маме?” - Вера, встав на крепкие ножки, тянула отца на выход.
Штольман рассердился.
- Милые мои, пока я не найду вашу маму, вы или гуляете с дедушкой, или сидите в номере. Дюк, ты что выбираешь? Блюдце не урони…
- Гулять, - вздохнул именинник, капая вареньем на новую белую рубашечку.
- Верочка?
Пофырчав через сложенные уточкой губки, малышка согласилась.
“Деда. К маме!” - Яков уже понимал, что это у дочурки означало очередность действий.
- Петр Иванович, побалуете их сегодня? - еле слышно спросил Штольман у новоявленной няни.
- Я на телеграф, затем в управление полиции. Постараюсь быстро вернуться. Мне кажется, Анна уже близко к Москве.
Миронов вздохнул.
- Хорошо, Яков Платоныч. Пожалуйста, найдите нашу Аннет.
Он ухватил Дюка за талию, перевернул в воздухе, потряс над диваном. Из карманов ничего не выпало.
- Кончились конфетки? Идемте, Штольманята, будем запасы пополнять.
- А торт? - хохоча, Дюк встал на руки и приземлился лягушонком.