…
Анна осторожно вышла из спальни.
Изящно выгнувшись, дух Нежинской сидел на спинке дивана и брезгливо бормотал:
- Пеленки. Распашонки. Грудь как вымя у коровы, боже меня храни… Фу!
- О, нет! - вскрикнула Анна, осознав, что дух не хочет возвращаться.
- Нина Аркадьевна, ну пожалуйста, это же ваш малыш! Он хочет маму! - Анна не могла понять, как можно отказываться от собственного ребенка.
- Он зовет вас, разве вы не слышите?
- Слышу, и что? - отмахнулась Нежинская.
- Мне это просто не нужно. Я, в отличие от вас, не создана для материнства. И кстати, как вы забрались обратно в свое тело, я же за него заплатила?
Поморщившись, дух бывшей фрейлины отвернулся и зажал уши пальцами.
- Да перестань ты пищать.
- Прости, рыженький, - горечь заполнила рот Анны.
Не в силах сдержать слезы, она заплакала.
- Прости меня, пожалуйста, я не знала, что так выйдет. Что же теперь делать…
Горошинка в теле Нежинской плакать не умела. Сожалея о непрожитой жизни, она выбралась из своей телесной оболочки и поплыла куда-то вверх.
“Эта мама не хочет меня. Ну ничего, приду в другой раз… Лет через сто…”
- Заглоти меня пескарь! Не баба, а какой-то палач в юбке, гильотину ей в копчик! - произнес по-французски разгневанный голос откуда-то из-за занавески.
Шторы раздвинулись. Выплыв на середину комнаты, Мария-Антуанетта подпрыгнула к потолку и заквохтала над крохотным облачком.
- Какой же ты милый малыш… Или ты девочка? Не знаешь пока? Ну иди ко мне, лягушонок с хвостиком, не убегай…
Раскатистый грассирующий говорок королевы произвел такое завораживающее впечатление на крохотулю, что он остановился и подплыл ближе.
- Ой же ты крошечка… Хочешь стать французом, лягушонок? Мы тебя вырастим, как родного, правда, Полли?
Бывший император всея Руси фыркнул: - Да уж получше тех, у кого материнский инстинкт корсетом перетянут.
Воспарив к супруге, Павел Первый подтянул к себе малыша и рассмотрел повнимательнее.
- Марьюшка, давай возьмем приведеныша, он мне нравится. Не хнычет, не визжит, разве что мелкий очень. Мелкий, будешь призраком?
“Да! Я еще вырасту, меня надо только любить”, - горошинке понравилось уютное касание бесплотных ладоней.
“Я стану большим и рыжим. Это ничего?”
- Ой, запятушечка, хоть фиолетовым в крапинку, - Марья Антоновна прекрасно слышала крохотного призрака.
- Такой славный малыш должен весь мир увидеть, а не на каторге гнить, червяков им в клювик. А мы тебе нравимся, рыжик?
Кроха подобрался к буклям императрицы и робко сел на локон.
“Нравитесь… Отвались мой хвостик! Так правильно?”
Расплывшиеся в умилении призраки хихикнули.
- Марьюшка, он согласен, - расправив когда-то белый призрачный шарфик, Павел Петрович сделал на его конце крохотную колыбель.
- Ныряй сюда, приведеныш, - он бережно уложил горошинку в новую кроватку.
- Плюти-плюти-плюти-плють…
Анна улыбнулась. За те несколько дней, что она носила этого малыша, она успела искренне к нему привязаться.
“Может, это и к лучшему, что Нина не будет его растить. А любовь везде одинакова, даже у призраков…”
Императорская семья скрылась в форточке. Анна взглянула на женщину, неуверенно вставшую с дивана.
- Что же челюсть так болит? - Нина Аркадьевна, держась за подбородок, уже хотела пройти в спальню к трюмо.
Анна загородила дорогу.
- Госпожа Нежинская, это мой дом. Прошу его покинуть.
- Ах ты дрянь… - зашипела Нежинская, пытаясь оттеснить хозяйку.
- Штольман - мой! А почему ты так выгля…
Узрев свое отражение в стекле серванта, Нина остановилась как вкопанная.
- Это что еще такое!
Вошедший в гостиную Штольман встал между женщинами и гневно спросил:
- Нина Аркадьевна, вы наконец-то вернулись? С какой стати вы вообще решили поменяться с Анной телами? Чтобы избежать ответственности за убийство мужа?
Нежинская взвизгнула.
- Какое еще убийство?
…
Внезапно свечи, горевшие в гостиной, потухли и загорелись вновь ярче прежнего. Визг Нины перешел в полузадушенный хрип. Анна громко охнула. Штольман отступил к стене, обняв жену за талию.
Высокая тень в плаще встала посреди гостиной, головой упираясь в люстру.
- Порядок нарушаем, господа? Кто тут телами меняется без высочайшего соизволения?
Дрожащая рука Нежинской поднялась и указала на Анну.
- Вот эта? - тень подошла к Штольманам.
Будто уменьшившись в росте, тень наклонила голову и пробормотала: - Госпожа Штольман, не так ли? Наслышан, наслышан…
Тень превратилась в Ивана Шумского. Глаз его было не разобрать, несмотря на то, что он смотрел прямо на Анну.
- Давайте-ка, любезная Анна Викторовна, обратно по-хорошему. У меня, знаете ли, контракт…
- Убирайтесь, любезный, - Штольман взял Анну за руку.
Шумский моргнул, и Яков закашлялся. Анна сильнее вцепилась в ладонь мужа.
- Подойдите к окну, - еле слышный шепот офицера, казалось, мог заморозить ад.
- Восстановим статус-кво, а затем я уберусь восвояси. Но не раньше…
Против собственной воли ноги Анны задвигались, ступая одна за другой, будто их дергал за веревки невидимый кукловод.
У окна тень в облике Шумского подняла голову и устремила на Анну странный пронизывающий взгляд, который испугал ее до глубины души. Но отнюдь не от страха вскрикнула Анна. Черный как ночь, взор посланника тьмы коснулся ее живота и прошел выше, словно скальпель хирурга.
Яков бросился к ней через всю комнату.
- Что, милая?
Что-то рвалось из груди Анны наружу, затмевая сознание. Боль окутала ее целиком, у Анны подкосились ноги, но подбежавший Яков почти положил жену на себя, и стало чуть легче. Ощущая за спиной поддержку мужа, Анна обхватила себя руками. Яков укрыл её собой, нащупал холодные пальцы, согрел широкими ладонями.
Она сжала зубы.
- Помоги, - пробормотала она, кладя его руки себе на солнечное сплетение.
Яков обнял ее так крепко, как только смог. Боль из живота Анны ушла и теперь стучалась в ребра. Перед глазами побежали мушки.
- Ну-ка пошел вон, помощник, - тень сплюнула, и Якова вмяло в стену на другой стороне комнаты безо всякого удара или прикосновения.
Теперь уже Штольман застонал от боли. Казалось, будто его уронили на спину с высоты нескольких этажей, а где-то на лопатках лопнула кожа. Затылок загудел, словно чугунный колокол. Яков помотал головой.
“Ерунда, не привыкать. Но что за создание, что швырнуло меня мановением пальца? Боже, если ты есть, дай Анечке сил противостоять этому существу…”