- Ой не зря милок, не зря. Готово почти.
- Так а что, ты говорила, за беда с дочкой Лохмача приключилась?
- Беда, так уж беда. К нам по весне путник заходил. Из знатных. В чёрном плаще, с посохом дорогим. Красивый, только бледный, нездоровый какой-то. На ночлег у Дарьи остановился. Супруга ейного дома не было. На охоту уходил, вот Дарья его и пустила на постой. - Прокофья прервалась, ухватив горшочек с плиты.
- Так разве ж то беда? - Возразил дед с набитым ртом.
- Так то не беда ещё. Утром тот путник ушёл, а беда следом пришла. Вернулся ейный супруг следующим днём. Довольный. Цельного оленя принёс. Отобедал, да спать пораньше лёг. А на следующий день не встал. Захворалось ему. Пролежал три дня. Дарья сказывала, что ночами всё в поту бредил. То от демонов отбивался, то от зверей лютых. А на четвёртую ночь выбежала дочка Лохмачёва с криками, а за ей муженёк. Вся деревня на крик сбежалась. А он страшный весь: зарос, что зверь, ногти, что пол пальца. - Старушка показала длину ногтей, отмерив две фаланги на указательном пальце. - Аж рычит. И всё на супружницу кидается. Мужики кинулись, оттащили, да успел окаянный, своими ногтищами девочку по животу дерануть. С тех пор и слегла. Лохмач её к себе в дом забрал. Ни днём ни ночью от неё не отходит. Совсем сон потерял. На каждого путника зверем смотрит, всё того знатного караулит.
Старик доел пирожки, хлебнул из фляги, предложил парню.
- Так, а что же с тем охотником стало, что муж её? Не видел я в деревне такого.
- Так я же и говорю, скрутили его, а он рычит, слов не понимает. Думали уж от лихорадки какой обезумел. Связали по рукам и ногам и в сарае до утра заперли. А ночью слышу, завыл диким зверем. Дверь выбил и в лес убежал. А Дарья так и лежит, ни жива, ни мертва. На одном зелье очищения и держится, да только лучше ей не становится.
- И что ж и не видел его больше никто?
- Да вроде видели в полнолуние страшного зверя чёрного, на волка похожего. Было и на дверь Лохмачёву ночью кинулся. Тот с топором выскочил, чуть лапу тому не оттяпал. А он на него. Хорошо, охотники проснулись, на улицу выскочили, кто лук ухватил, кто топор, кто с кольями. Говорят, забили почти, да шустрый гад. В лес кинулся. Поди его там найди среди ночи. Со следующего дня Друб за частокол и взялся. Вот теперь так и живём.
Стапун неопределённо хмыкнул, поглаживая бороду. Кинул ещё монетку на стол и ухватил ещё пару пирожков из корзинки, протянув один Виру.
- Так, а путника того, в чёрном, какая вина? Может муж её и впрямь лихорадку какую на болоте подхватил? Или укусил его в лесу кто?
- Как дело разбирать стали, пошли их дом смотреть. Всё Дарьюшка про тьму в доме, что мужа окутала, шептала. У стены на полке та монета лежала, что путник дал, а вокруг неё дерево аж чёрное на ладонь. Как горелое. А под кроватью, где с супругом они почивали, чёрным знаки странные выведены, и про меж них череп маленький, вроде крысиного и тоже чернота в стороны расползалась, только дерево под ней сырое и склизкое, как плесень ползёт. Тогда-то и смекнули, что и золото то проклято, и что не из лесу охотник беду принёс, а дома она его стерегла.
Прокофья закончила махать над горшочком, удовлетворённо обхватила ладонями и принялась закрывать сверху, явно собираясь идти к больной.
- А потом что было? - Не унимался старик.
Прокофья недовольно глянула на деда, но вернула горшочек на стол и улыбнулась.
- А дальше худо всё стало. Сначала зверьё привычное из округи разбегаться начало, потом и охотники пропадать стали. То один с охоты не вернётся, то другой. Так всё и поизвились. А как охотников не стало, так и опасный зверь рядом прижился, что и выйти страшно. Вот и сидим здесь, что есть доедаем, а тут ещё и крысы повадились последнее зерно ворошить.
На этом старушка замолчала, убрала горшочек со снадобьем в корзинку, где уже были уложены сушёные травы и несколько других горшочков, и засобиралась на выход.
- Ну пора мне к Лохмачу, Дарьюшку проведать.
- Погоди, мать, позволь мы с тобой пойдём. Я у целителя обучался, да и в знахарском деле понимаю. Может чем помочь смогу.
- Коли врачевать умеешь, так пойдём. Я что смогла сделала уже. Не поднять мне Дарьюшку на ноги, только Лохмачу о том сказать боюсь.
На стук из дверей показался знакомый лохматый охотник. Прокофья вошла внутрь и долго о чём-то спорила с мужиком, пока тот не выглянул на улицу и не махнул спутникам.
На кровати, укрытая пуховым одеялом в белоснежном пододеяльнике, лежала молодая светловолосая девушка. Длинные волосы были раскиданы по подушке. По болезненно-бледному лицу скатывались бисеринки пота, закрытые веки временами вздрагивали, грудь тяжело вздымалась, двигаясь в такт тяжёлому дыханию. Лохмач склонился над девушкой, взял за руку, едва не уронив слезу. Старушка проворно отодвинула здоровенного детину в сторону, разве только за дверь не выставив. Де, мол, не мешай процессу лечения. Положила на лоб девушки мокрую тряпицу, пробормотала что-то, заставившее её открыть глаза, и стала аккуратно поить отваром, поддерживая голову рукой.