Я послушно вышла в коридор, хлопнулась на лавку и, не стесняясь, заплакала. Ревела я от злости на собственную самонадеянность.
- Ну, хватит устраивать водопад.
- Идите к черту, – я икнула и снова залилась новым потоком слез, – чтоб вы понимали.
- Ничего не понимаю – согласился Курт
- Ну, что вы молчите? – я подняла заплаканное лицо. – Давайте, говорите что вы обо мне думаете? Какая я ненадежная, безответственная дура..Давайте, не стесняйтесь.
- Прекрати истерику, – спокойно отозвался Шеффер. – Думаешь, ты первая женщина в мире у которой упал и порезался ребенок?
- Вы говорите так, словно к вам этот ребенок не имеет никакого отношения – я вскочила на ноги. – Я вас не понимаю!
- Он к тебе не имеет никакого отношения, а ты льешь слезы, потому что из-за твоей непредусмотрительности ему сейчас очень плохо. Это я тебя не понимаю.
- А когда мы стали на «ты»? – я сощурилась.
- Только что. Итак?
- Я..я не знаю. – я села обратно. – Вы его заберете? Кстати, а как вы оказались на площадке? – я ладонью вытерла слезы. – Только не говорите, что проезжали мимо совершенно случайно.
- Нет. Мне захотелось увидеть Романа.
- Воспитанные люди вначале звонят.
- Надеюсь, я не сделал ничего такого, что ввело тебя в опасное заблуждение, касаемо моего хорошего воспитания?
- Нет. Не сделали.
- Товарищи родители, забирайте своего раненого героя, – медсестра подвела к нам бледного Ромку. – Не волнуйтесь, мамочка, все в порядке. До свадьбы заживет.
- Спасибо вам большое, - я поднялась на ноги и обняла мальчика за плечи.
- Ерунда, я сама двоих поднимаю, знаю, что такое мальчишки. – улыбнулась Татьяна. – У них земля под ногами горит. А сын очень на вас похож.
- Спасибо еще раз. – я пропустила последнее замечание мимо ушей.
- Не за что, ну не болейте, - и, потрепав Романа по волосам, женщина снова скрылась в процедурном кабинете.
- До свидания.
Я развернулась к Шефферу и поинтересовалась:
- Вы нас подвезете или нам гордо удаляться пешком? – «товарищ родитель» молча кивнул и, пропустив нас вперед, двинулся к машине. Всю дорогу мы дружно молчали, уже, когда машина остановилась прямо у дверей подъезда, Курт вдруг произнес:
- А действительно странно, почему?
- Папа, ты что? – удивленно спросил Роман.
- Ничего, - Шеффер тряхнул головой и улыбнулся сыну. – Все в порядке, Ромка.
- Не буду мешать, – я открыла дверцу и вылезла из салона. – Роман, если не появишься через час, я буду считать тебя пропавшим без вести. До свидания, господин Шеффер.
- До свидания, - машинально отозвался он, следя, как стройная фигурка скрывается в подъезде.
- Папа, - Роман осторожно тронул отца за руку и заглянул в лицо. - А ты меня любишь?
- Ты же знаешь, что люблю. – последнее слово далось с большим трудом. Он в жизни никому не признавался в любви. Боялся давать кому-то власть над собой, – Прости, если заставил тебя сомневаться в этом, Ромка. Может быть, дашь мне возможность исправиться?
- Пап, а мама …ее ты любил? – с понятной лишь ему одному логикой, допытывался мальчик.
- Давай сейчас не будем говорить о маме, ладно? – попросил Курт и, помедлив, попросил. – Поехали домой, Ромка, я, как выяснилось, без тебя очень скучаю.
Роман молчал.
- Бабушку вернем, Марины не будет, обещаю.
- Они хотят на Анжелику Юрьевну заявление писать. – вдруг произнес мальчик.
- Что?
- За то, что она меня забрала к себе. В школе не понимают, почему она обо мне заботится. Все сплетничают, что она моя мама. Бросила меня, а теперь опомнилась.
- Бред какой-то, - Курт постучал пальцем по рулю. – Ей лет-то сколько? Во сколько, по их мнению, она тебя родила, в двенадцать?
- Пап, сделай что-нибудь, а? Я без нее не хочу. Давай ее к себе возьмем, а?
- Она же не котенок, Рома.
- Она очень хорошая. – Роман улыбнулся. – Я бабушке уже говорил, она мне как старшая сестра. Я ее очень люблю и хочу, чтобы она с нами жила. Хочу, чтобы у нее все было. Чтобы она никогда больше ботинки булавкой не застегивала. Чтобы я не слышал, как она плачет. Я буду о ней заботиться. А потом, найду ей хорошего мужа. Вроде дяди Володи. Помоги, пап.
*****
Петр Сергеевич смотрел в окно. Осень, опять пришла осень. Тогда тоже была осень, и зеленоглазая девушка смеялась, бросала в воздух охапки желто-красных листьев и кружилась в ярком осеннем хороводе. Листья падали в ее рыжие волосы, и девушка казалась Петру Сергеевичу самой прекрасной женщиной на свете. А потом ее забрали. Он не помнил, как это произошло, но девушка навсегда исчезла из его жизни после той желто-красной осени. Любимая…безымянная незнакомка.