- Ты ошибаешься.
- Возможно, – Орловский поднялся. – Но я больше так не могу, Эвелина….- он некоторое время помолчал и продолжил: - Мне предложили работу. Я уезжаю в Туву, на полгода. Если я ошибаюсь, и ты хочешь сохранить наш брак, давай поедем вместе.
-А Анжи?
- Она взрослая девочка, Эвелин. Останется здесь, попытается устроить свою жизнь.
- Нет. – Эвелина качала головой. – Это исключено. Я не могу уехать.
Муж кивнул своим мыслям и молча вышел из комнаты. Эвелина машинально продолжала тереть полку. За стенкой громыхало - Орловский собирал вещи, а она силилась понять правильно ли поступает. Этот мужчина подходил ей по всем параметрам. Они познакомились через два года после развода. Одинокий, работящий, не пьющий, приехал на заработки из Новосибирска. Встречались где-то с полгода, потом тихо расписались. Эвелина старалась быть хорошей женой, а Юрий во всем видел присутствие Пауля. Или она сама во всем виновата? Она ошиблась, выставив из своей жизни любимого мужчину, но так и не смогла его забыть. Как ни старалась.
Ее тягостные размышления прервала хлопнувшая дверь. Ушел. Может быть и к лучшему. Эвелин тряхнула головой. Анжелика будет рада. И с чего это Орловский решил, что дочка ненавидит всех мужчин, потому что ее обидел Пауль? Еще и попрекнул Ромкой. И ведь ткнул в самое больное место. Эвелина уже давно мучилась сходством дочери и Романа. Нет, она не подозревала Анжелику. Знала, что та просто не способна бросить своего ребенка. Эвелину терзало другое. Вовсе не арийские корни мужа, были причиной их развода. Она не могла простить Паулю, что вся их жизнь была построена на лжи. Лжи о его происхождении, лжи о его трагически погибшей семье, лжи о том, что она – его единственная любимая женщина, лжи о том, что их семья – самое дорогое, что есть в его жизни. Эвелина не могла простить ему измены – плодом, которой стал еще один ребенок. И этот ребенок, сейчас уже взрослый мужчина или взрослая женщина, вполне мог являться одним из родителей подобранного Анжи Романа. Тогда она не стала слушать Пауля, который клялся, что вторая семья, которую он опекал долгое время, не имеет к нему отношения. Что все много сложнее, чем кажется. Она просто попросила его уйти и никогда больше не появляться. И он ушел. А Хелена? Назвала ее выжившей из ума от ревности истеричкой…Как она могла так говорить с матерью? Или она была права? Эвелина положила тряпку, села и тяжело вздохнула. Впервые за долгие годы, она позволила себе допустить, что Пауль говорил правду. Кем тогда были та женщина и ее ребенок? Какое отношение они имели к семье фон Гуттенбергов, и почему он скрывал их существование?
*****
Роман облизывал мороженое и то радостно смотрел на отца, то кидал восторженные взгляды на панораму, открывавшуюся с кабинки колеса обозрения.
- Папа, как здорово, что мы сюда пришли!
- Здорово, – согласился Курт, – а твоя учительница не цеплялась за тебя со слезами на глазах?
- Нет. Она пошла по магазинам с подругами, – доложил мальчик. – И она больше не работает в школе. Ее уволили. Мы всем классом решили устроить сидячую забастовку. Пусть Анжелику Юрьевну обратно вернут. – Ромка шмыгнул носом. – Я тебе уже говорил, она хорошая, папа. Ее все мои одноклассники любят. Она всегда нас выслушивала, если что-то случалось. Не отмахивалась, как взрослые. - Шеффер невольно улыбнулся. – Вот, и ты смеешься! – обиделся Роман. – А Анжи никогда.
- Анжи?
- Она мне разрешила так себя называть, – начал оправдываться сын.– Ее так все зовут. Энжи или Анжи. Анжеликой почему-то никогда.
- Понятно. Так что там насчет сидячей забастовки? – Курт пропустил сына вперед, а потом сам выбрался из кабинки. - Где вы собрались сидеть?
- В кабинете директора. Ты можешь ругаться, но я все равно пойду сидеть вместе со всеми. Купи мне сладкой ваты. – попросил Роман. Пока Шеффер расплачивался с продавщицей, сын уже успел уничтожить половину сладкого облака и старательно облизывал липкие пальцы.
- Пап, может быть, ты все-таки сделаешь так, чтобы забастовка не понадобилась, а? Надо с дядей Володей посоветоваться. Он ведь твой адвокат.
С дядей Володей Курт уже советовался. Белостоцкий долго смеялся над желанием Романа взять шефство над своей учительницей, а потом заметил: «Может, сам над ней шефство возьмешь, а? Девочка-то хорошенькая. Сына твоего любит. Через годик-другой друг к другу привыкнете и будете жить душа в душу…А если серьезно, то это самый простой выход. И опека от вас отстанет, и в школе к Роману и Анжелике никто не подкопается. Тебе же вообще без разницы, кто по дому ходит. Будешь жить, как жил. Ромке восемнадцать стукнет, разведетесь».