-Я в долгу перед вами, - сказал я. - Если бы не вы...
Я не закончил мысль, потому что не любил думать о том, что могло бы произойти, да не случилось. Почти наверняка, я бы умер и не беседовал бы с ними сейчас.
-Мы сделали, что должны были сделать, - пожал плечами Эдо. - Мы же не могли бросить тебя там.
-Тем не менее, я обязан вам жизнью.
Уэйс положил руку мне на локоть.
-Мы будем в пивнушке в верхней части города, местные называют эту улицу "Kopparigat". Приходи туда, когда нога заживет.
-Если священник разрешит, - добавил Эдо с усмешкой.
Они оставили меня, хотя мне не пришлось долго сидеть в одиночестве. Явился Гилфорд со свежими припарками для моей ноги. Он был доволен: утюг помог больше, чем он надеялся, разрез полностью закрылся, и не было никаких признаков нагноения. Шрам останется навсегда, сказал он, но тут ничего не поделаешь. Он станет украшением коллекции, собранной в прошлых сражениях: на руке, на боку, на лопатке, хотя по общему признанию, ни один из них не мог сравниться с последней раной.
Чуть позже меня посетил монах. Волосы вокруг выбритой макушки были короткими и серыми, ряса забрызгана грязью, и от него здорово разило навозом. Он принес с собой стеклянную банку, которую передал мне, не говоря ни слова. Я спросил его, что это значит, но он тупо посмотрел на меня; ясно, что он не понимал по-французски. Но тем не менее, он, должно быть понял мое замешательство, потому что опустил одну руку к промежности и пошевелил указательным пальцем, а другой рукой указал на банку.
Сообразив, что он ждет от меня, я попытался сесть. Моя голова по-прежнему была тяжелой, а руки слабыми от лихорадки, но монах не пытался помочь мне, а просто отвернулся к окну. Наконец, мне удалось усесться на край кровати спиной к монаху, и я заполнил банку.
Он взял ее, как только я перестал журчать, поднял золотистую жидкость к свету и взболтал ее, бормоча что-то непонятное. Он задумчиво понюхал банку, и затем поднес край ко рту. Я с отвращением смотрел на эти манипуляции, вероятно, он заметил выражение моего лица, потому что ответил насмешливым взглядом и вышел, все еще кивая и бормоча себе под нос.
Я решил расспросить о странном монахе у капеллана, навестившего меня вечером.
-Если моча темная и мутная, - объяснил Гилфорд, - это указывает, что лечение необходимо продолжать. Светлая и прозрачная моча, которая не пахнет тухлятиной и, главное, имеет сладковатый вкус, это верный признак хорошего здоровья. Разве можно пренебрегать таким полезным исследованием?
Может, так оно и было, не знаю. Во всяком случае, лекарь в монастыре никогда не учил меня дегустировать мочу, за что я был ему весьма признателен. Гилфорд не позволял мне вставать, пока монах не убедился, что моя моча достаточно хороша, так что еще несколько дней меня продержали в моей комнате на постельном режиме.
Всякий раз, когда капеллан заходил посидеть со мной, он рассказывал мне новости, хотя их было немного. Он никогда не упоминал ни о беспорядках в городе, ни о наступлении полчищ нортумбрийцев, и я уже начал спрашивать себя, насколько оправданны опасения Мале. Иногда священник приносил с собой квадратную доску, на которой можно было играть в шахматы, а так же в игру, называемую calledt. Я узнал, что англичане очень любили ее, и он с большим удовольствием учил меня. Но большую часть времени мне нечего было делать, кроме как сидеть в четырех стенах наедине со своими мыслями.
Шли дни, силы возвращались ко мне вместе с аппетитом. Голова моя становилась все более ясной и менее тяжелой, и я обнаружил, что уже трачу меньше времени на сон. К пятому дню нога зажила настолько, что я уже был в состоянии - правда не очень уверенно и с помощью капеллана - пройти по комнате. Рана по-прежнему доставляла мне неприятности, но священник заверил меня, что чем раньше я начну разрабатывать ногу, тем быстрее она заживет. И он оказался прав, потому что уже через два дня эксперт по моче решил, что я чувствую себя достаточно хорошо. Я не мог идти, не останавливаясь, чтобы дать ноге передышку, но даже возможность просто выйти за дверь была для меня облегчением, до сих пор я не видел ничего за пределами моей комнаты, даже дома Мале.
-Раньше здесь размещалась резиденция графов Нортумбрии, - рассказал капеллан, вводя меня в большой зал, - построенная еще в те дни, когда Эофервик находился под их владычеством. Во всей Англии нет дворца больше этого, за исключением, может быть, Вестминстерского.