Эрни оперся на парапет, окружавший пруд со всех сторон, и начал следить за рыбками, а Ральф сел на шезлонг рядом с Ингрид.
— Как прошел день?
Она лениво потянулась.
— В праздности.
— Вот и отлично. Доктор Рейч будет доволен.
— Кажется, он прекрасно вас знает.
— Хотите сказать, что Герман слишком много себе позволяет? Он считает, что имеет на это право, потому что много лет верой и правдой служит княжеской фамилии. Беда в том, что он всегда прав и не сомневается в этом.
Ингрид следила за Эрни, стучавшим ногой по парапету, и пыталась найти нужные слова.
— Кажется, он думает, что вы привязаны к Эрни.
Взгляд Ральфа тут же устремился на мальчика. Когда он снова посмотрел на Ингрид, выражение его лица было красноречивее всяких слов.
Он знает. У Ингрид похолодело под ложечкой. Откуда-то знает.
— Я тоже так думаю.
Ральф произнес эту фразу вполголоса, и сначала Ингрид решила, что ослышалась. Но огонь, горевший в его глазах, говорил сам за себя.
— Значит, я все рассказала вам перед несчастным случаем? И именно поэтому убегала от вас?
— Мы собирались заняться любовью. Из твоих слов я понял, что это твой первый опыт. Когда я задал тебе вопрос, ты фактически призналась, что это так и есть, а потом бросилась бежать.
Щеки Ингрид залились румянцем. Она не могла смотреть Ральфу в глаза.
— Ох нет!
— И все же у тебя шестилетний ребенок. — Он наклонился и взял ее за обе руки. — Я чуть не рехнулся, пытаясь свести концы с концами, но все же мне это удалось. Кто мать Эрни?
Ингрид украдкой покосилась на мальчика, но тот был поглощен рыбками.
— Моя сестра, Урсула.
— Эрни знает об этом?
— Да, но едва ли понимает. Я — его единственная мать, которую он помнит.
Ральф задумчиво кивнул; казалось, ответ Ингрид нисколько не удивил его.
— Эрни непременно хотел взять с собой фотографию, на которой ты стоишь рядом с другой женщиной. Твоей сестрой. Ее лицо стояло у меня перед глазами несколько дней, и наконец я понял, откуда оно мне так знакомо. Мы встретились в трудный период моей жизни. Но я уверен, что ее фамилия была не Шлезингер.
Эрни убежал в дальний конец площадки играть в гигантские шахматы.
— Когда Урсула пробралась на вечеринку, где вы познакомились, она назвала чужую фамилию, — негромко сказала Ингрид. — А потом постеснялась признаться во лжи.
Руки Ральфа сжимались и разжимались.
— Это была не единственная ее ложь. Она заверила меня, что принимает таблетки. Может быть, поэтому она ничего не сообщила мне о ребенке?
— Неправда! — возмутилась Ингрид. — Она звонила по телефону, писала письма, но ты ей не ответил!
От лица Ральфа отхлынула кровь.
— Клянусь, я не получил от нее ни одного сообщения.
Он говорил так искренне, что Ингрид невольно смутилась.
— Урсула оставляла сообщение на автоответчике с просьбой перезвонить ей. Когда этого не случилось, она отправила тебе письмо. Но ответа на него тоже не получила. И решила, что тебя это не касается.
У Ральфа искривились губы.
— В то время у меня был очень ретивый администратор. — Он закрыл лицо руками. — Когда я спрашивал про сообщения, он говорил, что стер их. Мол, там не было ничего важного, кроме обычной чуши, поступающей от болельщиц. Это его подлинные слова. Так же он обращался и с моей почтой. Я узнал об этом намного позже, когда выяснилось, что он обкрадывает меня. После этого я его уволил. Если бы не мое тогдашнее ужасное состояние, я бы выведал у него все подробности.
— Естественно, — не сумев скрыть горечи, ответила Ингрид.
Ральф поднял голову и сверкнул глазами.
— Ничего естественного в этом нет! Наступила очередная годовщина исчезновения отца, и газеты снова принялись публиковать самые фантастические слухи, сплетни и оскорбительные предположения. С меня живьем сдирали шкуру, но я был вынужден держаться, потому что от меня зависели слишком многие. Урсула была единственным светлым пятном в моей тогдашней жизни, — еле слышно добавил он. — Казалось, она понимала мои чувства. Никто из нас не ожидал, что так случится, но мне показалось, что она нуждалась во мне так же, как и я в ней.
На глаза Ингрид навернулись слезы. Почему Урсула обратилась за утешением к Ральфу, а не к собственной сестре? Это было больно и обидно.
— Незадолго до этого мы потеряли родителей. Она корчила из себя взрослую, а на самом деле была несчастной восемнадцатилетней девочкой.