"А как же там дети живут?! - ужаснулась она. -Они же вырастут дебилами и моральным уродами, если всё детство проведут за таким забором!"
Если бы Веронике предложили нарисовать этот пейзаж, она бы так и назвала его: "Замок короля сельско-советских русских нищих"! Название получилось такое же уродливое, как и сам пейзаж - подстать!
И такая безысходная картина была повсюду. Веронике порой казалось, что её привезли в Ад. Да пейзажи русского захолустья вокруг ничего, кроме картин преисподней не напоминали. Они были мрачны, серы и гибельны, словно здесь уже происходил, а может быть, даже закончился апокалпсис.
"На Украине такого нет!" - удивлялась она.
Нет, было на Украине одно место, где было неустроено и заброшено. Но это была зона ядерной катастрофы, которую покинули жители, и где хозяйствовали морадёры, растаскивая радиоактивные пожитки по всей стране. Она однажды видела фотографии этих мест, привезённые оттуда её дядькой, заглядывавшем проездом к её родителям. Когда-то он ликвидировал ту аварию, и в его альбоме, который он вёз с собой. Было несколько страничек, чтобы наводить жах на родичей. Они тоже напоминали Ад или войну. Вероника тогда очень испугалась, когда увидела те фотографии. Она решила, что на них заснято самое страшное место на земле.
А здесь вокруг везде, куда ни посмотри, была катастрофа. Вся Россия, до самой Москвы лежала как одна мертвящая, пугающая привыкший к другому миропорядку глаз, территория бедствия. Но ведь вокруг была не Чернобыльская зона, вокруг жили, а, скорее всего, просто существовали люди, словно наплевавшие на свою жизнь и проклявшие сами себя.
Глядя на разруху, которой она прежде и не видела, живя в хлебосольном краю, через окна проносящегося по бескрайним просторам российской безалаберности, как конь апокалипсиса с четырьмя всадниками, чеченцами-палачами, на борту, "Мерседеса", Вероника теперь понимала, почему Серёжка Есенин назвал эту страну, которую он всё же любил, "Страна негодяев". За что и поплатился...
Картина окружающих пейзажей удручала Веронику вдобавок к её состоянию нервного напряжения. Ей казалось, что жизнь заканчивается. Было похоже, что её волокли в дремучие места, в тьму-таракань, на растерзание Кащею или Змею Горынычу. И нико не мог помешать этому. Не было никого кто бы за неё заступился.
Веронике вдруг стало со всей пронзительностью понятно, почему Гитлер хотел уничтожить Россию, разрушить и затопить Москву.
Он видел, что этот народ, как раковая опухоль, как разлагающийся обезглавленный труп, который грозил своей чумой заразить всю Европу, и уже поразил Украину, Белорусию и Прибалтику тяжёлым вирусом халявности, наплевательства и иждивенчества, выродился из некогда великого, населявшего Великую Русь, начало которой положил Киев, в какую-то низкоэнергетическую биомассу, которая своей медленной деградацей растлевала остальное человечество, как сорняк занявшее огромные пространства. Чем дальше отходили те, кто в девятнадцатом веке ещё называл себя великороссами, отдалялись от истинных корней, тем более извращлся их путь. И даже коммунисты, закончившие аппокалипсис России, загнездившиеся в Москве и Санкт-Петербурге, были всего лишь логическим звеном этой цепочки пути в бездну. То же, что Гитлер, видели Гоголь и Щедрина, которые раскрыли порочную сущность странного российского государства. Просто те были всего лишь писателями. А Гитлер обладал мощнейшей военнной машиной. И если бы не заступничество небес - а Верника прекрасно знала, что Россию спасло только небесное заступничество Пресвятой Девы, факты о котором так тщательно скрывали от народа спецслужбы - он бы осуществил свой план.
Странная страна - эта Россия. Триста лет преобразований и реформ не дали практически ничего. Она не изменилась при коммунистах, не измениться и после них. Мерзкая сущность российского государства, иногда неприкрытая, иногда тщательно скрываемая ни на йоту не подобрела. Для него граждане были всегда лишь подножным кормом, дровами, которыми можно было топить печку в доме номенклатурной знати, какой бы природы она ни была: иерахической государственности при монархии, партийной кастовости при коммунистах, финансовой олигархии и государственной верхушки в дальнейшем. И эта небольшая группа будет до самого конца, пока есть у неё силы держать мёртвой хваткой огромную территорию земного шара, заполненную оболваненными, полуголодными, умалишёнными от безвыходности существования, беспомощными до такой степени, что в знак протеста не могут даже удавиться, а просто влачат своё существование, людьми, привыкшими к тем скотским условиям, в которых им назначила жить обирающая их на каждом шагу власть.