"Мама" вошла в распахнутые швейцаром двери, как королева в тронный зал. Она как двигалась, так и, не сбавив ни на йоту скорости, прошла в просторную залу роскошного номера с четырьмя огромными красными бархатными диванами в виде ракушек, занимавшими едва ли не половину всего внутреннего пространства.
Пол номера от одной стены до другой был покрыт длинноворсовым белым ковром. Огромное окно на всю стену было зашторено тяжёлыми зелёными, отблёскивающими в свете приглушенного освещения от бра в виде свечей на золотых подсвечника-рожках. Они висели рядами вдоль оранжевых стен комнаты по соседству с дорогими, эпического размера картинами в больших золочённых рамах.
Вероника в сопровождении чеченцев, увлекаемая поводком, вошла следом.
-Дайте ей водки! Разотрите! - приказала дамочка, усевшись на диван-ракушку.
Разуваясь, она при этом задрала ногу на ногу, отчего Веронике стало видно, что под платьем у неё ничего, кроме чулок, нет.
Зашедший следом за процессией и закрывший входную дверь швейцар подошёл к сервировочному серебристому столику на золочённых колёсиках, стоявшему недалеко от входа в номер, на котором были закуски и спиртное, и, налив из графина водки, протянул Веронике стограмовую стопку.
-Пей! - сказала "мама", глядя на неё снизу.
Она сказала это спокойно, но так, что Вероника даже не подумала ей перечить и тут же осушила рюмку, запрокинув её в горло.
Водка была резкая, противная, с запахом - отвратительная! На Украине такой не делали.
Вероника закашляла, поперхнувшись застрявшим в горле от непривычности вкуса и ощущений спиртным, обжегшим ей пищевод.
-Что это ты?! - возмутилась "мамочка". -Хорошая водка, между прочим! "Распутин"! Сама такую пью!
Веронике не дали как следует прокашляться. Её сразу же положили ничком на ребристую поверхность бархатной красной ракушки. Кто-то принялся растирать ей спину той же водкой.
Сначало кожу обожгло прохладой жидкости, но потом она стала всё сильнее греть.
Тело стало приходить в себя от озноба, согреваемое крепкими руками и спиртным, впитывающимся в кожу. Вероника даже почувствовала какое-то лёгкое блаженство. Оно было похоже на какое-то локальное помилование, как недолгая передышка, небольшой отдых во время казни. Но всё равно было приятно.
Её спину массировала пара рук, потом к ней присоединилась вторая, и кто-то сел на неё сверху. Вероника почувствовала грузность чужого тела у себя на бёдрах, сбоков её обняли чьи-то голые тёплые бёдра. Крестец и ложбинку между ягодицами защекотал чей-то лобковый волос.
Её всё продолжали массировать, но вскоре на спине осталась только одна пара рук. Это были руки того, кто сидел на ней сверху. Вероника ощущала, что это женские руки, потому что они были мягкие, нежные и маленькие.
Вероника догадалась, что это руки "мамочки", поскольку больше женщин в комнате не было.
Руки эти некоторое время разглаживали её спину, потом нырнули под мышки, под её грудь, схватили и принялись мять её груди, потянув их в стороны, потом к центру, к солнечному сплетению, затем немного вниз, и так продолжая вращать их по кругу навстречу друг другу.
Пальцы этих рук нащулали сосцы Вероники и, защипнув их, стали покручивать и пощипывать их, постепенно сжимая их всё сильнее и сильнее.
Вероника лежала ни жива, ни мертва.
"Началось!" - подумала она. Она не хотела, чтобы её тело гладили по спине, не хотела, чтобы кто-то брал её груди в свои руки, даже пусть и тем более что это была женщина. Она не хотела, чтобы к ней прикасались и доставляли удовольствие и боль. Она этого не просила.
Но её об этом и не спрашивали. Её ласкали потому, что кому-то приятно это было делать, ласкали для собственного удовольствия, а не для того, чтобы доставить это удовольствие ей. Для этого же ей причиняли и боль.
-А ты киска! - восхитилась "мамочка", трогая её тело, приникая к её спине своими мощными грудями и водя ими её коже так, что у Вероники забегали по ней тысячи искрящихся мурашшек, приятно покалывающих и взрывающихся словно маленькие пузырьки с газировкой. -Возможно, некоторое время ты будешь моею!
Она продолжала одной рукой мять её грудь и щипать сосок, от чего Веронике неожиданно и вопреки её желанию становилось всё приятнее. Она пыталась понять, удивиться, как может быть так сразу мерзко, противно и приятно, но волны блаженства накатывали всё сильнее, заливая мысли пожаром сладострастия.
Вторую руку "мамочка" запустила сзади себя, между ягодиц Вероники, прорезав и разведя их ладонью, словно ножом. Потом нырнула пальцами в её вульву, нащупала клитор и стала его массировать.