И вот в один прекрасный день весь аул собрался перед домом Кургоко Матханова. Ждали приезда Казгирея.
Толковали, что Казгирей везет фабрику с готовой железной трубой и поезд опаздывает потому, что не в силах тащить груз. Обсуждали, где ставить фабрику. Хотелось бы, конечно, в ауле, но едва ли такой умный человек, как Казгирей, согласится на это. Все фабрики стоят в городе, потому что там товар идет сразу к купцам, а уж от купцов по аулам. Возникал новый вопрос: как старый Кургоко будет начальствовать над фабрикой в городе? Ведь в городе нет мечети.
— Едут! — послышались возгласы, и тол па подалась навстречу подводам, показавшимся на улице. Три подводы, груженные ящиками, шли одна за другой; на ящиках сидел Кургоко и статный, хорошо одетый молодой человек, лицом очень напоминавший Амину, — это был Казгирей. Он с интересом оглядывал улицу и почтительно приветствовал людей. Сразу заметны бы ли хорошие манеры ученого человека. Тонкая в талии светлая черкеска стягивалась пояском дорогой чеканки, и старики узнали поясок, в ко тором еще щеголял когда-то молодой Кургоко.
Старик, однако, удивлял своим мрачным видом. Он ничего не объяснил собравшимся — ни того, какие машины упакованы в ящиках, ни где решено строить фабрику. Молчал об этом и Казгирей. Люди решили, что старик недоволен тем, что Казгирей хочет ставить фабрику все-таки в Нальчике. И догадка как будто оправдывалась.
Казгирей гостил недолго. Через несколько дней ящики опять были погружены на подводы, нанятые, впрочем, не в Нальчик, а еще дальше — в Баксан… В чем же дело?
Старик Матханов был очень разочарован. Не ткацкие станки привез Казгирей на посланные ему деньги, не оборудование для шерстяного или мукомольного предприятия, а печатные станки, свинцовые арабские буквы — вот что было в тяжелых ящиках.
Казгирей не прерывал переписки с любимым учителем из духовного баксанского училища Нури Цаговым, сумевшим навсегда увлечь своего ученика той же мечтой, какой был увлечен сам. Казгирей договорился с Цаговым, что вернется на родину с готовой типографией. Теперь старый Нури и его друзья с нетерпением ждали в Баксане юного книгопечатника. Давно ими было решено вместе с Казгиреем печатать арабским алфавитом газету, выпускать учебники для будущих кабардинских школ на кабардинском языке.
Опыта не было. Все только начиналось.
— Изображать кабардинские слова арабскими буквами большой грех, — говорили богобоязненные люди. — Арабские буквы призваны изображать слова, произносимые аллахом. Вот в чем значение арабских букв!
В Прямой Пади все же пришли к заключению, что сын Кургоко человек умный. Ведь он через газету сообщит о себе на всю Россию — и тогда деньги потекут к нему. Но и благожелатели становились в тупик, когда им напоминали, что газета будет печататься арабскими буквами на кабардинском языке. А кто знает по-кабардински дальше базара в Нальчике?
Первая газета на кабардинском языке появилась. Вначале ее развозили по аулам сами издатели. Дело, однако, затруднялось тем, что почти никто, кроме самих авторов, не в силах был полностью прочитать и понять эту газету, составленную частью из коротких сообщений, но больше из литературных композиций, заимствованных из нартских сказаний и народных песен. Казгирей и сам сочинял стихи. Он приступил к составлению грамматики кабардинского языка, совершенствовал алфавит, выработанный Цаговым, составил букварь. А все свободное от этих занятий время проводил в седле. Он разъезжал по аулам и поместьям богатых людей, не считал унижением собирать средства «на просвещение кабардинцев». Отец не давал ему больше денег и никак не мог подавить в себе обиду на сына, обманувшего его ожидания. Не бывать, видно, Казгирею наставником мусульман в Кабарде.
Война и разруха не мешали Казгирею и Нури делать доброе дело. Они издали и учебник для начальных классов школы, учрежденной на средства добровольных пожертвований. Казгирей обещал жертвователям все доходы от будущих взносов за право учения. И многие захотели отдать детей в школу, где собирались учить и письму, и арифметике, и географии. И что особенно важно — священной черноте Корана.
Школа Матханова и Цагова быстро приобрела известность. Тут и там в аулах по настоянию мулл сходами принимались решения открыть «матхановскую школу», ибо ее программа признавалась лучшей общеобразовательной программой для мусульман. Понадобилось увеличить выпуск учебников, наступило время подумать о курсах для учителей. Наконец и старик Кургоко начал понимать, что не сын заблудился на дорогах, указанных ему отцом, а скорее, он сам заблудился: сын почти уже догнал известностью полковника Клишбиева.