Прочитавши стих, Инал улыбнулся веселой, доброй улыбкой.
— Ты удачно вспомнил Руми, — отвечал Иналу Казгирей, сохраняя спокойствие.
— Валлаги, — закончил беседу Инал. — Я еще мальчиком мечтал потягаться с тобой в словесном споре… — Инал замялся, — и в чтении стихов… Но знаю, тут мне не превзойти тебя… Больше не буду… Наши пути, Казгирей, еще не раз сойдутся. Мы знаем твои добрые стремления, и нам хотелось бы, чтобы ты ушел отсюда не врагом, а другом… Подумай и о том, чем была бы Кабарда без русских. Куда ей идти без тех русских людей, которых вы, шариатисты, заодно с темными старухами считаете ивлисами? Вдумайся, Казгирей!
С этими словами Маремканов отпустил Казгирея на все четыре стороны, отрядив несколько всадников проводить его до безопасных мест. Молодые воины, недавние сохсты, считали за честь сопровождать Матханова.
Казгирей решил ехать к своим старикам.
Еще не доехав до родного аула, он услышал страшную весть: конники Шарданова, считая, что Казгирей, как и его брат Нашхо, ушел к большевикам, схватили старого Кургоко в качестве заложника, а потом расстреляли его, а мать пустили по миру. Дом сожгли, увели скот, коней, увели и прекрасного жеребца, внука давнего Кабира.
Потрясенный известием Казгирей думал: куда скакать дальше? К Шарданову? Нет, с Шардановым он должен встретиться иначе. Вернуться к большевикам? Нет, он должен встретиться иначе и с Иналом. И у него созрел план: кликнуть клич, собрать войско, объединить под знаменем ислама всех, кто хочет сражаться за справедливость, свободу, равенство среди мусульман. Пусть мулла, пусть карахалк, князь или уорк — все равно! Если он кабардинец, если он за шариат, пусть идет в войско Матханова.
Он заговорил об этом со своими спутниками, и молодые сохсты тут же вынули кинжалы. Они стали первыми воинами священной шариатской колонны. Своими клинками Они коснулись клинка Казгирея, поклявшись человеку, достойному, по их мнению, почестей имама…
…Не сразу все это поведал Казгирей, но прямота, с какою он рассказывал, может быть, и не совсем простодушная, сделала свое — Эльдар простил ему и Шарданова…
— Не пора ли сделать привал, Эльдар? По сидим, помолчим немного… Что-то грустно, — прервал Казгирей рассказ.
Выбрали место под кустами посуше, разостлали бурки, откупорили фляги. Оглядывая местность — теперь он хорошо знал холмы и пади, ведущие к родному аулу Казгирея, — весь под впечатлением услышанного, Эльдар проговорил:
— Отсюда близко к твоему аулу.
— Это, кажется, единственный аул, который я стараюсь объехать стороной, — не сразу отвечал Казгирей. — Сам аллах не знает, когда найду я в себе силы заглянуть туда.
Эльдар понял свою опрометчивость. Он пожалел, что затронул в душе человека больное место. Его самого ждала верная и большая радость — скоро опять увидеть Сарыму, всех близких и дорогих ему людей.
ВЕЛИКИЙ УАЗ И ШКОЛА
Повсюду совершались благодарственные моления, всюду хотели видеть любимого проповедника — верховного кадия. Отзывчивый Казгирей едва поспевал с одной службы на другую, из одной мечети в другую, разъезжая по Кабарде с востока на запад, с запада на восток…
Казгирей на каждом шагу убеждался в силе непосредственного слова и считал, что «временный» успех большевиков объясняется как раз их умением завлекать, побуждать, обнадеживать — агитировать, как сами большевики называют эту способность. Митинги на базарах, на улицах, в садах… Казгирей видел, как поддаются пылким речам люди всех сословий, те самые люди, что ходят в мечеть, но там скучают. И Казгирей с той же неутомимостью и страстью, с какой прежде занимался печатным делом и школой, теперь занялся муллами и мечетями, отыскивая способных ораторов.