— Поезжай, — одобрила она. — Лондон пойдет тебе на пользу, да и мне надо немного побыть одной.
— Нет, не надо.
— Когда ты приезжаешь, я не могу думать.
— Почему?
— Ты меня подавляешь.
— Значит, так: пообещай мне, что, если я в Лондоне задержусь больше чем на месяц, ты прилетишь и несколько дней побудем вместе. Это же не так трудно.
Она пообещала. Тогда почему бы и нет? — подумал я. Работой меня там не замучают. А деньги нужны позарез, при том что Хайми от меня требуется всего лишь дружеское участие. Чтобы кто-то сидел за машинкой и хохотал над его шутками, пока он туда-сюда расхаживает, накручивает телефонный диск, кашляет, харкает, болтает с чувихами, агентами, продюсерами или со своим психиатром: «Я только что вспомнил нечто важное!»
Фильм Хайми оказался его типичной сборной солянкой, чем-то вроде лоскутного одеяла, финансовая целостность которого обеспечивалась тем, что Хайми заранее запродал его на корню всем, кому только можно, — в Великобританию, Францию, Германию и Италию. Когда-то курчавые черные волосы стали у него пепельно-седыми, появилась манера трещать суставами и скрести ногтями больших пальцев подушечки ладоней, так что кожа на них болезненно краснела. Райхианского психоаналитика он бросил, сменил на последовательницу Юнга и ходил к ней каждое утро.
— Она потрясающая! Волшебница. Ты должен глазом. Одни сиськи чего стоят!
Уже тогда Хайми мучился бессонницей, глотал транквилизаторы, а иногда и кокаинчик нюхал. Прошел ЛСД-терапию у модного в те годы Р. Д. Лэнга. Угнетало его главным образом то, что в Голливуде его услуги уже не требовались. Большинство агентов и студийных начальников в Беверли-Хиллз на его звонки не отвечали вовсе, либо через несколько дней ему перезванивала какая-нибудь мелкая сошка, причем однажды его даже попросили повторить имя по буквам.
— Ты, сынок, знаешь что? — возмутился Хайми. — Перезвони мне, когда у тебя поменяется голос.
Но уж зато, как мне и было обещано, мы славно вместе побесились в шикарном номере отеля в Дорчестере, снятом Хайми: уж он и горничную стихи писать уговаривал, и официанта убеждал организовать из персонала профсоюз… Мы курили сигары «монтекристо», за работой посасывали бренди с содовой и то и дело заказывали в номер копченую лососину, икру и шампанское.
— Самое смешное, Барни, что мы тут можем застрять навсегда: я далеко не уверен, что у моих спонсоров хватит денег оплатить счет.
Да при моих еще звонках в Торонто — дважды в день!
— Слушай, — вдруг вспоминал, бывало, Хайми посреди работы над какой-нибудь сценой, — ты шесть часов уже не разговаривал с твоей зазнобой. Может, она передумала?
Однажды под вечер — дней, может быть, через десять после начала нашей совместной работы — я позвонил, потом еще и еще раз, но никто не подходил к телефону.
— Она же говорила мне, что вечером будет дома! Ничего не понимаю.
— Слушай, я думал, мы работаем!
— Она дрянной водитель. А у них там сегодня утром был дождь со снегом. Вдруг она попала в аварию?
— Она пошла в кино. Или обедает с подружками. Слушай, давай немного поработаем.
И только в пять утра (по лондонскому времени) трубку сняли. Голос я узнал сразу.
— Макайвер, мерзавец, какого черта ты там делаешь?
— Кто говорит?
— Кто-кто… конь в пальто! Барни Панофски, вот кто, и сию же секунду дай мне Мириам.
Смех на заднем плане. Звон бокалов. Наконец она подошла.
— О господи, Барни, ты почему еще не спишь в такой час?
— Ты не представляешь, как я переволновался. Ты же сказала, что будешь вечером дома!
— Да ведь у Ларри Кифера день рождения. Он всех нас пригласил на ужин, а потом я позвала ребят выпить на сон грядущий.
— Я звонил раз десять, не меньше. Почему ты мне не позвонила?
— Я думала, ты уже спишь.
— А Макайвер там откуда взялся?
— Он старый приятель Ларри.
— Не верь тому, что он будет обо мне говорить. Ни одному слову его не верь. Он патологический лгун.
— Барни, у меня тут полный дом гостей, мне очень неловко. Ложись спать. Поговорим завтра.
— Ноя…
— Извини, — произнесла она напряженно, — я забыла. Как же я так? Чикаго сегодня победило Детройт. Три: два. Бобби Халл забил две шайбы. Так что общий счет серии теперь ничейный.
— Да я же не поэтому звоню. Плевать мне на их счет. Я потому, что с тобой…
— Спокойной ночи, — сказала она и повесила трубку.
Я решил пару часиков подождать и перезвонить снова — якобы извиниться, а на самом деле убедиться в том, что она осталась одна. К счастью, поразмыслив здраво, я счел эту идею порочной. Но все равно я был в ярости. Как веселился там, должно быть, этот мудак Макайвер! «Ты хочешь сказать, он звонил тебе из Лондона, чтобы узнать хоккейный счет? Ну он дает дрозда!»