Однажды, когда Кейт училась в выпускном классе школы мисс Эдгар и мисс Крэмп, как-то под вечер она пришла домой и застала измотанную Мириам, которая, то и дело поглядывая на часы, подготавливала двух уток к запеканию в духовке. Во всем стремившаяся к недостижимому идеалу, Мириам выискивала последние, едва заметные корешки перьев и вытаскивала их щипчиками для бровей. На каждой газовой конфорке кипело по кастрюле. Своей очереди к духовке дожидались домашние хлебцы. Бокалы и рюмки, только что вынутые из посудомоечной машины, выстроились в ряд для осмотра на свет и повторного, если надо будет, омовения. Горку клубники в стеклянной миске еще предстояло общипать. Угрюмая Кейт прошла прямо к холодильнику, вынула йогурт, освободила себе местечко за столом и села читать «Миддлмарч»[169] с того места, на котором остановилась вчера.
— Кейт, будь лапочкой, почисти от черешков ягоду, а потом в гостиной взбей подушки.
Молчание.
— Кейт, мы на обед в полвосьмого шесть человек ждем, а мне еще душ принимать и переодеваться.
— А мальчики помочь не могут, что ли?
— Их дома нет.
— Когда вырасту, ни за что не превращусь в домохозяйку. Как ты.
— Что?
— Ведь это же наверняка даже и не твои друзья придут, а его.
— Ты ягоды почистить мне поможешь или нет?
— Сперва до главы дочитаю, — сказала дочь, выходя из кухни.
И надо же было случиться, что, когда Мириам зашла в нашу спальню, я с тоской смотрел на рукав чистой рубашки.
— Сколько раз я тебя просил, чтобы носила в другую прачечную. Не надо, не говори ничего. Я сам знаю, что у мистера Хихаса семеро детей. Но он опять расплющил мне пуговицу. Ты можешь ее сейчас пришить?
— Пришей сам.
— А что случилось?
— Ничего.
Я попытался обнять ее, но она отстранилась, принюхалась.
— А, черт! — вскрикнула она. — Там же хлеб. — И опрометью бросилась в кухню, я за ней.
— Все, он испорчен, — сказала она, и слезы потекли у нее по щекам.
— Да ничего подобного. Просто поджарился немножко, — сказал я и взял нож, чтобы соскоблить корку.
— Нет, так я подать его не могу ни в коем случае.
— Ладно, сейчас пошлем Кейт в пекарню «Бейглах».
— Твоя дочь, кстати, у себя в комнате, читает «Миддлмарч». — В голосе Мириам чувствовалось раздражение.
— Боже мой, да что же на тебя опять нашло? Тебе бы понравилось больше, если бы она читала «Космополитен»?
— Я не могу ее сейчас никуда послать. Она и так меня уже видеть не может.
— Как тебе такое в голову приходит?
— Ах, Барни, ты о своих детях ничегошеньки не знаешь. Майк себе места не находит, потому что у его девушки уже три недели задержка, а Савл торгует наркотиками.
— Мириам, сейчас мы не можем в это вдаваться. Уже десять минут восьмого, а я еще даже не переоделся.
Как только Мириам ушла обратно в спальню, я отправился к Кейт выяснять, что произошло.
— Послушай, Кейт, твоя мама не пожалела серьезной карьеры на радио, чтобы выйти за меня замуж, а если бы она мне отказала, я вообще не знаю, что бы я делал. Да и для тебя, и для мальчиков она очень многим пожертвовала. Более того: домохозяйка или не домохозяйка, но она самый умный человек из всех, кого я знаю. Так что сейчас же давай иди в нашу спальню и извинись перед ней.
— Ну хоть бы кто-нибудь понял, что чувствует ребенок! Мы всегда виноваты, что бы ни сделали, потому что взрослые всегда друг друга покрывают.
— Ты слышала, что я сказал! — нахмурился я, отбирая у нее книгу.
— Смотреть тошно, как она возле тебя увивается!
— А мне-то думалось, мы все друг возле друга увиваемся.
— Она с этой готовкой крутится с раннего утра, все силы на нее кладет, а твои друзья придут и сразу напьются до одури, даже за стол сесть не успев, потом наскоро — вжик! — обед проглотили, скорей-скорей, лишь бы до коньяка с сигарами добраться, а она столько сил потратила, и все впустую.
— Тебе надо пойти сейчас и извиниться.