Ничего не ответил, спокойно, и только по улыбке прошло: «дурак ты, дурак!» «Кто ты такой?:
ИЗ КНИГИ «НИКОЛАИ ЧУДОТВОРЕЦ»
«Я архиепископ мирлпкийский Николай! — и
нахмурился, — говорю тебе, освободи невинных или самому не сдобровать!»
Царь хотел крикнуть: «вон!» — да рот не разлипается и свет заливает глаза.
Утром пришел Авлалий: принес бумаги для подписи — и эту, приговор — помилования не может быть.
—Вот: Непотиан, Урзос и Герпилион, по делу о покушении странный сон мне сегодня снился! Эти господа чего-то мудруют! Только что я заснул, вижу, отворяется дверь и входит старик и прямо с угрозой: «освободи Непотиана, Урзоса и Герпилиона или сам погибнешь!» Я говорю: «послушайте, кто ты такой?» — «Я архиепископ мирликийский Николай!» И я проснулся.
Царь — как холодом обдало:
— II мне тоже, — сказал он пугливо, — снился — Миры ли-кийские...
— Около Родоса в Малой Азии, теперь это все Анатолия.
— А интересно бы проверить, какой такой способ: насылать один и тот же сон одновременно двум разным лицам?
II царь велел привести к себе осужденных. И когда их привели из тюрьмы, первый вопрос: пусть откроют секрет, как наводить сон —■
— Один и тот же одновременно двум разным лицам?
— Мы не умеем.
— Но ведь вы же это сделали!
Пользуясь случаем говорить с царем — а ведь их обвиняли в организации покушения на царя! — стали они рассказывать о себе, о своей службе. Но царь их не слушал: ему на счет сна интересно!
И они это поняли: их с кем-то перепутали, в первый раз слышат, им и снов никогда не снилось, и дело их пропащее; вот и последнее — лично говорить с царем — ни к чему. И не видя себе никакого спасения, как тогда в раздумье в последнюю ночь, вырвалось у них из самого сердца, последнее:
Милостивый наш Никола, где бы ты ни был, явись к нам!
А их уж хотели уводить назад в тюрьму.
— Кто такое этот Николай? — остановил царь.
— Николай архиепископ мпрлпкийскпй!
II опять — как холодом обдало, нет еще жутче.
— Когда мы были во Фригии по продналогу — — и осужденные рассказали, как в Мирах архиепископ освободил от казни трех невинно осужденных, — мы это своими собственными глазами видели.
Царь поднялся.
— Вы свободны, —■ сказал царь, — не я вас помиловал, Николай архиепископ мпрлпкийскпй! Идите и поблагодарите его.
И взял со стола у себя евангелие — работа московских добро-писцев, и два серебряных подсвечника со свечами (ростовской резьбы):
— Передайте ему от меня, и скажите: говорит царь: «я — исполнил !»
А Непотпан, Урзос и Герпилион, ухватя царские дары — теперь они на свободе! — от счастья как обалдели: топочутся в дверях, а выпихнуться не могут —
— Покажите нам выход!
ИЗ МШП1 «НИКОЛАИ ЧУДОТВОРЕЦ»
БЕСПРИЗОРНЫЕ
В жаркое лето, какое бывает только здесь, улицы вечерами пустеют — все раз'ехались, кто на море, кто в горы, но, конечно, еще больше просто прячутся после знойного дня в какой-нибудь запыленный, продушенный автомобилем сад, илп у ворот толчется. Развлечения всегда беднее и музыка что полегче. После заката особенно тяжелый воздух, точно везде одна пекарня и липкие руки.
Архпеппскоп, незадолго до своей смерти, приехал побывать в родной город.
Вечером — такой вот после зноя! — шел он по набережной к !>Ыге Бате. У моста — перед ним — неизвестно куда двое детей и как они шли и глядели, видно было, бродячие н дом их — хорошо еще лето — под мостом.
Архиепископ доганал их: это были совсем маленькие, брат и сестра, ничего толком не понимают. Из расспросов выяснилось: ни отца, ни матери —«отца вообще у них никогда не было», а мать померла.
— Кто же ваша мама?
— Ьа сгососШе, — ответили оба.
И это «крокодил» совсем сурьезно, не в смех, а чего-то путали: или это прозвище матери?
— Ьа сгососШе!
Дичились, но понемногу привыкли: болтали на перебой и о себе и о соседях словами улицы, где когда-то жпли, непонятными в соседнем квартале.
Так дошли до ]Мо1ге Бате, не отставая.
Архиепископ вошел в собор и твердо по каменным плитам к каменной статуе Богоматери —■ и дети за ним —■ —
В соборе никого не было, только МогеНо йа Вгезсаа, художник из Ломбардии — иностранцам-туристам, им и зной ни по чем, всякое лето едут, не здешние! — художник зашел в собор взглянуть.
« и я вижу, — рассказывал Моретто, — одной рукой взял
он за плечо детей, а другой так — как омофор — к Богородице, и глаза его были полны мольбы, скорбной — куда они денутся? кто
защитит? ведь жизнь такая суровая, беспризорно! прожил он жизнь