Кстати, об Эдуардыче… Он тоже иногда приезжает зимой, может, и сейчас здесь.
Верещагин оставил разоренную врагом недвижимость, прикрыл не выполнившую своих обязанностей дверь и устремился к соседу.
Тот действительно пребывал на своих шести сотках. Расчищал от снега подходы к сараю, насвистывая песенку про влюбленного маркетолога. Заметив Верещагина, он отбросил лопату и раскрыл руки для объятий.
— Викторыч! Мать твою! — Аршавинская улыбка исказила лицо. — Глянь, сколько снега! А ты знаешь, что снег — это перхоть Господня?
— Хочешь сказать, что Господу пора помыть голову специальным шампунем? Здравствуй, Эдуардыч.
Мужчины пожали руки.
— А меня, кажется, обокрали, — поведал Владимир Викторович, показывая на свою территорию, огороженную заборчиком из старых покрышек.
— «Кажется» обокрасть не могут. Либо обокрали, либо нет.
— Тогда не кажется… Ты давно здесь?
— Вчера часов в десять вечера прибыл. С последней электричкой.
— Ничего ночью не слышал?
Эдуардыч с отчаянием футболиста, не попавшего в ворота с метрового расстояния, махнул рукой и скривился, словно ребенок от рыбьего жира.
— «Арсенал» ноль-два продул «Портсмуту». Аршавин не играл, травма. Ладно б, еще «Манчестеру» слили…
— При чем здесь «Арсенал»? Я про дачу спрашиваю. Дверь раскурочена, может, слышал, как ломают?
— Не-е-е, — покачал головой сосед, — век футбола не видать. Если б слышал, неужто б не вступился? Ружье-то с собой. Я сюда зимой без ружья не приезжаю. Они, гады, не посмотрят, что и хозяин дома… Но если честно… Я немного принял вчера. На свежем воздухе, ну и… Спал крепко. А что утащили-то?
— Все… Кроме дивана.
— Да-а-а… — трагически протянул сосед, словно речь шла о размерах бюджетной зарплаты, — совсем озверел народ. Жаль, смертную казнь отменили. Ну, пойдем, поглядим…
Как известно, человеку свойственна тяга к лицезрению чужого горя. Подмечено, если на кольцевой трассе возникает пробка из-за аварии, то на встречной полосе тоже начинается коллапс. Потому что водители притормаживают, дабы полюбоваться на происшествие, которое случилось не с ними. И чем страшнее авария, тем больше пробка. Но осуждать за это нельзя. Что естественно, то не безобразно.
Закинув лопату на плечо, Эдуардыч решительно направился к верещагинскому участку. Не дойдя до взломанных дверей, неожиданно остановился и кивнул на снег.
— А ломали-то этой ночью. Вон, гляди.
От калитки, в сторону леса прямо по сугробу тянулись следы полозьев и петляющие между ними отпечатки обуви довольно приличного размера. Оглушенный горем, Владимир Викторович поначалу не заметил столь очевидной улики. Хорошо, что сосед оглушен не был.
— А почему этой? — уточнил автор «Ублюдка на Марсе».
— Потому что вчера целый день шел снег, и, если бы тебя обнесли накануне, след бы засыпало. А этой ночью снега не было. Элементарно, Ватсон.
Новоиспеченный детектив нагнулся над следами, что-то прикинул и выдал очередную справку:
— Грабили двое. Высокий и маленький. Курят «Приму» без фильтра, любят семечки и женщин.
С семечками и «Примой» без фильтра было понятно — окурок и шелуха сопровождали колею. Но женщины?
— А кто ж их не любит? — пояснил мастер дедукции.
— И что посоветуешь?
— Да тут и советовать нечего… Погоди.
Он вернулся в свой дом и через минуту показался на пороге с двустволкой в одной руке и четырехзубыми вилами в другой. Подойдя к Верещагину, протянул вилы.
— Держи. Немецкие. Заточены под яблочко. Когда будешь бить, бери ниже сантиметров на пять.
— Кого бить? — подрастерялся начинающий живописец.
— Кого словим, того и будем бить… Далеко гады не ушли. — Сосед переломил ружье и вставил в стволы по мощному патрону. — Чувствую, меня они же в прошлом году ограбили.
— Так, может, милицию вызвать?
— Не приедут… А если и приедут, то не скоро. По таким-то сугробам. Не волнуйся, Викторыч, сами справимся. Картечи у меня много. На всех с горкой хватит! Всухую раскатаем!
Откуда у Эдуардыча ружье, Верещагин не уточнял. Какая разница? Может, он член общества охотников и рыболовов.
— Эге-гей! За «Арсенал»! За Венгера![1] — Охотник пригнулся к следу полозьев и, словно борзая, помчался вперед со скоростью хорошего биатлониста.