Тамара Григорьевна отвечает: в зародыше, в потенции есть у каждого. Но чтобы душа стала бессмертной, ее нужно добыть.
Но почему она назвала именно Пушкина? Толстой — понятно, но почему — Пушкин? Я понимаю это так: потому что Пушкин шел, неуклонно и упорно — шел к Богу.
Перечитайте его письма к жене. Редкое письмо последних лет не кончается словами: «Христос с тобой», «Христос с тобой и с Машей», «Благословляю детей от сердца», «Благословляю тебя и ребят», «Целую и благословляю вас», «Целую и крещу», «Господь с вами».
Что это — фраза? Форма? Традиция? Откуда же взялась эта традиция у человека, родившегося в семье далеко не богомольной, выросшего в вольнодумной лицейской среде? И едва ли не с пеленок зараженного вольтерьянством? Говорят ли эти «благословляю» и «Христос с вами» о глубине веры Пушкина? Так же как, скажем, слова «перекрестите меня», обращенные умирающим к Е. А. Карамзиной? Да, говорят. Ведь не для Николая, не для Бенкендорфа, не для Фотия или Филарета все это говорилось и писалось. Это материальное, житейское проявление растущей, выросшей, добытой Пушкиным души. Так же как серебряный образок, о котором так много и взволнованно говорила перед смертью Тамара Григорьевна и который завещала положить вместе с нею в гроб, — этот образок не суеверие, как это, может быть, смотрится глазами Лиды Чуковской или А. И. Любарской, а нечто очень высокое, значительное, религиозное в самом высоком значении этого слова. Для меня это свидетельство бессмертия души той, которая еще полвека назад удивила подругу, записавшую в своих воспоминаниях:
«…была так умна, так образована, так начитана, от ее суждений веяло зрелостью ума и сердца. И вдруг — Евангелие, Пасха, церковь, золотой крестик, молитвы».
Возможно, кого-нибудь точно так же удивил и Пушкин, пересохшие губы которого «слабым, но явственным голосом» сказали:
— Благословите меня!..
После очень долгого, чуть ли не годичного перерыва удалось побывать в Лавре. И радостью и грустью повеяло на меня в ту минуту, когда я поднялся из метро на залитую солнцем площадь. И ничего не осталось от этой грусти, когда оказался под сводами огромного, какого-то уютно-неуклюжего, однопридельного храма. Молился горячо. Заметил, однако, что последнее время не только молюсь, но и наблюдаю.
Одно из наблюдений: сильно изменился состав молящихся. Деревня — вологодская, псковская, новгородская, калининская, — хлынувшая в послеблокадный вакуум и пополняющая и сейчас небывалыми темпами население нашего города (как, впрочем, и многих других городов), заполняет на две трети, если не больше, и наши храмы. Говорят об этом не только лица молящихся, не только ритуальные платочки «в роспуск», но и многие другие приметы. Вот, например, тот столик-многосвечник, который именуется «кануном» и перед которым служатся панихиды и перед которым читаются заупокойные поминальные записки. Раньше, бывало, редко-редко увидишь на этом столике вазочку или тарелку с кутьей: горка вареного риса, украшенная изюмом, а иногда даже и мармеладом. А что делается на «кануне» сейчас, особенно в Троицын день и в другие родительские дни, то есть в дни поминовения усопших! Яблоки, апельсины, французские булки, батоны, конфеты, печенье в пачках… Один раз видел целый небольшой тортик. Вероятно, в этом можно усмотреть что-то трогательное, но меня, грешного, огорчают и даже раздражают эти изобильные театральные буфетики перед лицом Распятого. Очень уж карикатурно «веет древними поверьями», языческою тризною от этих марокканских апельсинов или полузасохших эклеров.
Есть и другие наблюдения.
Перестали, или почти перестали, молиться, так сказать, вне службы. Редко увидишь пожилую даму, еще реже старика и уж совсем в редкость увидеть в наши дни молодого человека, стоящего на коленях перед образом Скорбящей или перед распятием, проливающего слезы, вдохновенно молящегося не церковными, заученными, а своими, из сердца идущими словами.
Да и положенное церковью исполняют далеко не все. При чтении Святого Евангелия голов не преклоняют, при исполнении «Слава в вышних Богу» и «Величит душа моя Господа» на колени не опускаются. То есть опускаются, но далеко не все.