Не дожидаясь ответа Лу на свое великодушное предложение, Анжела и правда взяла несколько тарелок и унесла их, прежде чем вновь погрузиться в детективный роман.
Лу собрала оставшуюся посуду и пошла за ней.
Глупая ты девчонка, сурово укоряла она себя. Неужели ты еще продолжала надеяться, что она ничего для него не значит — пусть даже слабо надеяться? Разве ты давным-давно не призналась себе, что он в упор не видит тебя — по крайней мере когда рядом Анжела? И даже когда ее нет рядом, разве он хоть когда-нибудь дал тебе повод думать, что ты можешь значить для него больше, чем хорошая домоправительница или компетентная помощница-секретарь?
Нет, ответила она на свои собственные вопросы с унылой откровенностью. Он иногда был добр — но не давал ей повода надеяться на что-то большее.
Тогда почему же ее захлестнула волна отчаяния, когда Анжела сообщила ей свою новость только что в столовой? Ведь Лу ожидала услышать ее со дня на день.
Лу с отчаянием выжала посудное полотенце, как будто так она могла бы выжать из своего сердца последние предательские чувства. Повесив его сушиться, она огляделась, ища новых занятий.
Знаю! — подумала она. — Я закатаю в банки ранние сливы. И приготовлю самый лучший ужин из всех, что мне приходилось делать: все любимые блюда мужчин за один раз. Будет здорово посмотреть на лицо Блю, когда он увидит суп-пюре из пастернака, а Джим любит, чтобы к супу были содовые булочки, а для Банта и Энди я пожарю картошку. Для Расти главное, чтобы баранина получилась нежная, а в остальном ему все равно, а Стив… Стив обожает яблочный пирог.
С новыми силами Лу взялась за дело. Она довольно быстро закончила первые приготовления к ужину, а потом отправилась в свою комнату и надела шорты, закатала рукава белой рубашки, которую надевала, чтобы ездить верхом, и напялила старую джинсовую панаму, которую Марни велела ей всегда носить летом от солнца. Ее выцветшие голубые поля сморщились и сели от стирки, круговая стежка начала распускаться, но шляпа была ей явно к лицу, так как ее затененные фиалковые глаза казались глубже, да и шея была защищена от горячего солнца.
Взяв корзинку, она прошла через огород к плодовым деревьям.
Ветви, отягощенные плодами, устало гнулись в сверкающем, безоблачном, палящем зное. Сонную тишину жаркого дня нарушало только ошалелое жужжание пчел и ос, любопытно застывающих на месте, оживленно исследующих, разведывающих свои запутанные пути над ветвями, усыпанными спеющими фруктами.
Лу брела между персиками, абрикосами и грушами, пока не нашла два дерева с ранними сливами, которые и были ей нужны. Да, так она и думала: они уже поспели. Сочные, некрупные, с крепкой лиловой кожицей и ароматной желто-зеленой мякотью. И собирать их уже пора. Вот уже и птицы кое-где пробовали их клевать, а на другие, одурело жужжа, пикировали пчелы.
Она прислонила корзину к ближайшему стволу, притащила стремянку Джима и вскарабкалась на нее.
Она срывала сливы, слезала с лестницы, потом — снова взбиралась наверх… Корзинки были уже полны, но на верхних ветвях еще оставалось множество слив. Их можно было видеть, но нельзя было достать. Она придет за ними позже, решила Лу, возвращаясь домой, уставшая до изнеможения.
К пяти часам кухня была полна аппетитных ароматов, сладких и пряных. Запах жареного картофеля смешивался с манящим духом распаривающегося пастернака, а от аккуратных рядов консервных банок исходил кружащий голову аромат слив: они стояли и остывали на мраморной доске у плиты.
Лу посмотрела на часы.
У нее как раз есть время, чтобы обобрать те верхние ветки, и она сможет обработать их после ужина. Вот удивится Марни, когда вернется!
Лу взобралась на развилку сливового дерева, а потом осторожно перелезла на первую из внутренних веток, по пути собирая сливы. Она на мгновение остановилась, осматриваясь.
Сверху она могла видеть всю долину. Вот там извивалась река: несколько мутных зеленых озерец, окаймленных приземистыми ивами, перемежающихся коричневыми каменистыми перемычками в тех местах, где вода еле текла из-за вызванного жарой мелководья. Холмы были мрачно-желтого цвета, там обнажилась выжженная земля, иссушенная и растрескавшаяся в неумолимом зное.