- Ты мой маленький антидепрессант. Вот придем домой к маме, уж она тебя покормит, как следует. У мамы Миры голодным никто не бывает, - посулила ему я.
Услышав обещание кормежки, зверек принялся урчать еще усерднее, словно от этого зависит размер его порции. Улыбнувшись, почесала его за ушком.
Парк я покидала, когда совсем стемнело, и на небе зажегся не один десяток звезд.
Мама Мира нашлась на кухне. Увидев меня, она запричитала:
- Равеночка, как же так, на ночь-то глядя, - но заметив сумку в моих руках, осеклась. – А кто это у нас? – спросила она, разглядывая вирса, который высунул из корзины свой любопытный нос, учуяв запах еды.
- Это мой друг Грей, - представила ей своего питомца. - Покормишь его?
- И не только его. Мой руки и живо за стол, - распорядилась она.
- Да мне что-то не хочется, - начала я, но была перебита бескомпромиссным:
- Садись, говорю.
Нехотя подчинилась ее требованиям, так как ни сил, ни желания спорить у меня не было. Вяло ковыряясь в тарелке, я скорее создавала видимость того, что ем, в отличие от вирса, который уже давно расправился с предложенным ужином и теперь уплетал добавку.
- Мам, а я к тебе, наверное, надолго приехала, - тихо произнесла я, собравшись с духом, так как матушка не спешила с расспросами, видимо, понимая, что неспроста я заявилась к ней практически ночью.
- Да, поняла я, - вздохнув, в очередной раз доказала свою проницательность и тактичность. - Не забавы же ради ты и вещи с собой захватила.
- Я тебе не помешаю? – робко спросила, отодвигая от себя практически нетронутую тарелку. – Все, больше не могу.
- Ты что такое говоришь-то! - громко воскликнула она, сердито звеня посудой. - Да я тебе всегда рада, комната только тебя и дожидается, - возмущенно буркнула она, поворачиваясь ко мне спиной.
- Ты обиделась, да? – обнимая ее со спины, спросила я. – Ты прости меня. Ведь у меня никого дороже на всем белом свете нет.
- Да не обиделась я. Ты ж мне тоже не чужая, я тебе всегда рада. Пойдем-ка, я тебе белье постелить помогу, - примирительно предложила она.
- Знаю, вот только привыкнуть никак не могу, - призналась я, идя следом за ней.
В четыре руки мы быстро управились и, обнявшись, присели на моей кровати.
- Давай, признавайся матери, как на духу, что у тебя приключилось такого, что лица на тебе нет, - подтолкнула она меня, заметив, что я уже несколько минут пытаюсь завести с ней разговор.
- Прямо-таки и нет. С любимым поссорилась, - всего три слова, а на душе опять паршиво: от одного только упоминания Тиана на глазах закипели слезы.
Видимо, не все слезы сегодня я выплакала, раз по моим щекам одна за другой побежали соленый капли, оставляя мокрые дорожки. Из горла вырвался всхлип, превратившийся в настоящие рыдания, обнажая гремучий коктейль чувств: от обиды и горечи до разочарования. Плакала я долго и со вкусом, прижимаясь к материнской груди.
- Значит, не обманулось сердце-то материнское тогда, когда ты ко мне первый раз из дворца приезжала. Сильно знатен-то поди возлюбленный-то твой? – спросила она, ласково гладя меня по голове, когда я затихла и просто лежала на ее коленях.
Кивнула, хорошо, что матушка не знает, что любимый мой – это не кто иной, как сам Владыка шестого надела.
- Эх, угораздило же тебя, - посетовала она. – Полно, полно, девонька, время все расставит по своим местам.
Незаметно я самой себя я заснула.
***
Вот уже месяц я живу в пансионате матушки Миры. Но никаких вестей от представителей рода ди Аларо я за все это время так и не получила. Как по мне, такое молчание красноречивее любых слов: они меня просто вычеркнули из своей жизни. Была Равена, и нет Равены. Нет человека, нет проблемы. Вот только я вычеркнуть ставших таким близкими для меня людей из своего сердца не могу, от того воспоминания, связанные с ними, мучительны и крайне болезненны. А заявиться во дворец и ткнуть ему под нос запястье с меткой мне не позволяла уязвленная гордость и чувство собственного достоинства: ни кому не хочу навязываться.
Если первые дни моего проживания в «Дикой яблоне» я ждала и Тиана, и его сестру (с надеждой кидаясь к дверям, стоило только колокольчику приветливо встретить гостя), то, чем больше проходило дней, тем сильнее разгоралась в моей душе обида, которая, разрастаясь, грозила поработить все мои мысли. Обида на Тиана за то, что не выслушал, так легко поверил в мою неискренность, хотя я не давала ни одного повода усомниться в моих чувствах к нему. Обида на Лаурелию, смешанная с разочарованием – что не сочла нужным даже просто навестить меня. А, как известно, обида порождает ненависть, которая в какой-то момент едва не поглотила меня. И лишь вмешательство моей дорогой матушки не дало случиться непоправимому: