Палач досадно крякнул, бросил на стол клещи и, схватив за волосы старика, воткнул ему в рот мерзкого вкуса кляп. Затем зафиксировал череп железным обручем, что торчал из-за спинки кресла. У обруча с обеих сторон были винты с барашками. Заплечных дел мастер принялся вращать их, пока голова Роберта не оказалась крепко зажата сталью. Роберт мычал и дергался, но поделать ничего не мог. Ему показалось, что еще немного — и череп треснет, как скорлупа яйца. По щекам потекли слезы бессилия и жалости к себе. Но тут палач остановился.
— Вот так, сударь, — удовлетворенно произнес он, довольно оглядывая результаты своей работы. — Теперь займемся зубками…
Заплечный мастер выдернул кляп, и Роберт тут же закричал:
— Я все вам расскажу, не надо лишнего труда! Не надо зубы… Я все-все вам расскажу, милорд, все расскажу, как на исповеди! Только ради всего святого, оставьте мои зубы при мне!
— Постой-ка, приятель… — офицер остановил палача и подошел ближе. В руке он держал кружевной платок, время от времени подносил его к носу и вдыхал запах пропитывающих платок духов: воздух в пыточной был тяжелый. — Ну, говори.
— Про кирасира?
— Про какого кирасира?! Ты издеваться вздумал? — офицер поднял платок, на который собачьим взглядом смотрел палач, готовый по отмашке продолжить свое дело.
— Нет, что вы! — застучал зубами Роберт. — Спрашивайте тогда вы, милорд. Я все скажу, что знаю.
— Про отравление расскажи. Кто тебе дал яд, кто надоумил?
— Э… вы про… спектакль, что ли? Так по пьесе сие не яд, а средство усыпить, ввергнуть в долгий сон, похожий на смерть…
— Кто дал тебе яд?! Отвечай!
Артист поежился, насколько позволяло скованное тело.
— Это вино, милорд. Его мне дал Шекспир, я при нем налил в склянку и разбавил водой — для сцены и того достаточно… Но вино было обычным, клянусь! Мы с мастером потом по глоточку употребили, мастер Уильям даже больше, и ничего с нами не произошло…
— Значит, яд разводил ты?
— Это не яд, милорд! На сцене для игры вино разбавленное мы наливаем. Флакон побольше — чтобы зрители из дальнего ряда видели, что происходит. А потом, когда Джульетта глотает снадобье, тоже видно, как склянка пустеет…
— Вот эта склянка? — в руках офицера появился фиал, который был на сцене.
— Милорд, прикажите руку освободить одну, у меня зрение уже не остро, а тут темновато, простите. Я вам точно скажу.
Палач по знаку офицера выдернул штырь и откинул одну манжету, что удерживала правую руку Роберта.
Тот взял склянку и внимательно осмотрел:
— Да, милорд, эта самая. Мастер выбрал ее из-за формы, из нее не проливается ничего, если бутылка лежит на боку. Это важно, потому что, когда ее уронят…
— Заткнись, мерзавец. Может, в нее добавил яду кто-то другой?
— Исключено, милорд. Я ее не оставлял ни на мгновение.
— Почему? Боялся, что отравят?
— Нет, милорд… Мне, право, рассказывать вам не стыдно…
— Выкладывай!
— Все дело в Парке, нашем билетере. Он раньше играл на сцене королей, осанка у него была и голос. Но, весной дело было, в кабаке подрался. Да как подрался… Отдубасили нашего Парка славно! Все зубы передние повыбивали, вот так. Теперь он иногда на сцене изображает тех, кому слова не положены…
— Краткость есть добродетель и у меня нет ни времени, ни желания в подробности вашей мерзкой профессии вдаваться! — поторопил офицер.
— Да-да, милорд! В общем, у нашего Парка заболели десны, он пошел к лекарю, а тот дал ему полоскание в кувшине. А Саттон, шкодливый был малый, приехал ночью пьян и в кувшин тот помочился. Не знаю, кто сказал Парку об этом, но тот клялся всеми святыми, что напоит Джозефа своей мочой, простите. Саттон очень боялся, что Парк ему в эту склянку надует, так что мне приходилось ее таскать с собой, как только в нее мастер наливал вино. Да и кто же, мой лорд, оставит без присмотра вино, хотя бы и разбавленное?
— Все, заткнись, мерзавец… — поморщился офицер.
Маленькие подробности из актерской жизни не позабавили Фелтона.
Он, устало провел ладонью по глазам и погрузился в мысли, сделав несколько шагов и поигрывая перевязью.
Версия Фелтона, что флакон был подменен, только что рассыпалась прахом.
Конечно, ему было важно знать, кто конкретно свел в могилу актеришку, кто еще работает против его начальства. Но «сверху» такой команды ему не отдавали, удовлетворившись получением бумаг покойника.
Фелтону требовалось по-быстрому завершить дело и забыть про него. Он продолжил допрос.
— Стало быть, у Парка был мотив отравить Саттона?