Глава 7. Мужской (не)эгоизм.
Безумно вымотанная насыщенными событиями вечера, пережившая мощнейшую эмоциональную встряску и опустошенная до дна души беззвучным плачем, так и задремала, сжавшись в комочек у самой двери. Не знаю сколько я пребывала в приграничном сознании, но когда до слуха донеслась тяжелая поступь, встрепенулась. Старательно пряча заплаканное лицо в вороте толстовки, ощутила на себе стылый взгляд, замершего в шаге от меня мужчины, и съежилась. Не готова, не хочу и не могу видеть его, слишком много для меня сегодня потрясений и стресса, причиной которых являются его не поддающиеся объяснению мотивы. Он не похож на человека, получающего эстетичное наслаждение от чужих истязаний, скорее им двигает необходимость, чтобы никто не ставил под сомнение его статус. Тем не менее он раз за разом унижает меня, беспощадно попирает мою самооценку, варварски порочит то, что между нами было, другими словами, делает все, чтобы сломить меня. Мне нечего ему противопоставить, держусь на чистом упрямстве, но я же не железная и старательно выпестованный с приходом отчима в родительский дом стержень, в конце концов, треснет, и тогда моя жизнь стремительно покатиться под откос.
Невольно вздрогнула от резкого движения к себе и мгновенно оказалась на руках, тесно прижимаемая к твердой груди. Наверное, что-то во мне все же надломилось, потому что слезы вновь дали о себе знать и быстро скопились в уголках глаз. Зажмурилась и позволила делать с собой все что ему заблагорассудиться, ибо ни моральных, ни физических сил оказывать сопротивление просто-напросто не осталось. Меж тем, он занес меня в спальню, уложил на застеленную кровать и методично начал раздевать. В полной тишине отчетливо звучал звук сброшенных на пол ботинок, расстегиваемой молнии, шорох ткани, а я безвольной куклой лежала на покрывале и удивлялась столь неуместной после все случившегося заботе. Он бережно освободил меня от одежды и укрыл одеялом. Я думала он уйдет, как только закончит, но вместо этого он замер надо мной и долго не двигался. По-прежнему не открывая глаз, силилась понять что еще ему от меня надо, разве уже не достаточно боли, угроз и четко озвученного наказания. При этой мысли, веки сжались чуть сильней и ненароком выдавили излишнюю влагу. С ресницы тут же сорвалась одинокая слеза, и прочертила путь к виску. В данный момент я ждала от него чего угодно, возможно даже упрека за излишнюю сырость, но его стремительный побег стал для меня неожиданностью.
Судя по всему, усталость взяла свое и меня, сразу после ухода Алексея, сморил сон, потому что когда я в следующий раз открыла глаза, в первую очередь ощутила крепость объятий, капканом сомкнувшихся вокруг меня. Душу все еще терзала мучительная боль и чтобы ослабить ее тиски и не травить иллюзиями, сделала попытку отстранить. Мужские руки тут же обратились в стальные тросы, крепко обвившие меня, невольно пробуждая хрупкую надежду, что все же какая-то необходимость в моем присутствии ему требуется. Лед в груди чуток растопило и я, осторожно извернувшись, прижалась лбом к твердой груди, и замлела от обжигающего дыхания, уткнувшегося в волосы носа. На меня снизошло успокоение, захотелось зарыться глубже в его тело и хоть ненадолго забыться в уютном коконе из его рук. Вот же ирония, ищу утешения в объятиях того, кто мной бесцеремонно манипулирует и беспринципно топчется по моей самооценке. Тем временем обида безостановочно таяла, вместе с тем под горячими ладонями, ласково огладившими спину, пробуждалось к жизни желание. Синхронно с этим возрастал ритм его сердца и моего дыхания. Неуловимое движение и он нависает надо мной темным силуэтом, всем весом вжимая меня в мягкую поверхность. Черты лица заострились, глаза неистово горели, а вечно поджатые губы влажно поблескивали. Весь его облик дышал исступленной жаждой, в неестественно расширенных зрачках пылал зверский голод, не говоря уже об очевидном доказательстве, давящем на бедро. Сама неосознанно подтолкнула его к действиям, неосторожным движением пробудила ото сна и однозначно трактуемым жестом дала понять, что по-прежнему испытываю к нему тягу.