Выбрать главу

Пергидрольная фифа мгновенно заверещала нечто о занятости руководителя и о предварительной записи, а шкаф выпрямился и угрожающе надвинулся на меня. Я испуганно отступила, едва не наткнувшись на замершего на пороге охранника, однако это не спасло меня. Ощутив на кисти сильную хватку, коротко пискнула и дернулась в сторону, но тут же оказалась резко развернута лицом к двери приемной с завернутой за спиной рукой. Бумажный пакет с обедом грохнулся на пол, болезненный вскрик сорвался  с губ, а на глаза выступили слезы и в этот момент дверь позади резко распахнулась.

            - Что происходит?

            Услышав голос Леши, прочувствовала, как меня круто разворачивают для демонстрации начальству и не сдержала жалобного всхлипа.

            - Нарушителя поймали, - уверенно заявил скрутивший меня амбал. Если бы мне не было так мучительно больно, я бы возможно ему посочувствовала, но в тот момент в голове билась одна лишь боль. Хватка вдруг ослабла и я не смело, с трудом выпрямилась, обнаружив причину неожиданно полученной свободы. Лишь однажды я видела подобный взгляд Горина и ничего хорошего он не предвещал. В тот первый раз я получила шрам во всю щеку, теперь же его гнев направлен исключительно на охрану, только менее страшно от этого не становилось. Всепоглощающее ледяное бешенство, исказившее черты его лица, вымораживало внутренности и внушало всепоглощающий трепет. Я уже вовсе позабыла про боль и медленно начала пятиться назад, когда студеный взгляд остановился на мне и прикипел к наливающейся краснотой руке. Секунда и его взор взлетел к моим глазам, отчего мои ноги мгновенно примерзли к полу. Не знаю, как он это делает, но приказ в его глазах читался более чем отчетливо и воспринимался на уровне инстинкта. Так вероятно чувствует себя кролик, попав под гипноз удава. Остро чувствуя назревающее в атмосфере напряжение, я уже не меньше сотни раз пожалела о своем решении сунуться в святая святых Горина и лишь его немой приказ удерживал меня на месте. Несколько разделяющих нас шагов, прозвучавших для меня тревожным набатом, разметали остатки моей смелости, едва не бросившей меня в трусливое бегство, и остановили за миг до решительных действий цепкой хваткой. Невзирая на крепость окольцевавших запястье пальцев, в них угадывалась потаенная ласка, вернувшая пошатнувшуюся уверенность в верности своих действий. Меня аккуратно препроводили в кабинет, плотно закрыли за мной дверь и, я так понимаю, далее начался разбор полетов. Пусть в меня бросит камень женщина, поступившаяся своим любопытством, потому что я не смогла проигнорировать его зов и подсмотреть что делается в приемной. А посмотреть было на что.

Сбивчивое оправдание посягнувшего на собственность Горы охранника, отмели одним словом, еще одним заткнули писклявую секретаршу и потребовал вызвать начальника службы безопасности. Пара минут, пока в дверях не показался еще один детина в летах и началось…

- Ты, - ткнул в схватившего меня амбала Леша, - уволен. С этим – указал головой новоприбывшему на мнущегося на пороге второго шкафа, - проведи беседу. А ты, - настала очередь крашенной блондинки, - получишь разъяснительные инструкции позже.

- Но я… - начал было оправдываться уволенный, как произошло то, чего никто не ожидал, в особенности подчиненные от всегда хладнокровного руководителя. Резкий разворот на сто восемьдесят градусов и кулак Алексея впечатывается в челюсть охранника и отправляет его в самый дальний угол помещения. Туша в полтора центнера стальных мускулов приземляется с глухим стуком на пол и почти сразу трясет головой. Опешившие взгляды собравшихся останавливаются на Горине, чья спина неестественно напряжена, тем самым выдавая степень его бешенства, и молча бросаются исполнять приказы.

- Убери, - бросает на ходу начальнику службы безопасности Леша и направляется к кабинету. Я еле успеваю отскочить от двери, как она распахивается и ледяной взгляд примерзает к моей фигуре. Вся заготовленная речь уходит в дым, как и вся моя смелость. Видимо пришел мой черед получить по шее, только выдержу ли я тяжелую «руку» Горы?…

Несколько стремительных шагов ко мне, еще столько же моих, пятящихся к столу, и кромка столешницы упирается в ягодицы.