Спустя миг я поняла, что при всем своем богатом жизненном опыте не до конца изжила в себе юношескую наивность. Рассчитывала поглазеть на честный бой, а оказалась свидетелем человеческой низости.
Не знаю, кто первым подобрал с земли камень и бросил в победителя, но за одним снарядом последовал второй, третий — и вот это развлечение поддержала уже вся толпа. Камни, крупные и мелкие, летели в пленника со всех сторон. Попробуй увернись от такого потока.
Нечестно!
Возмущенная, я вскочила на ноги.
Несправедливо!
Впрочем, разве стоило ожидать от этого сброда благородства?
Особо крупный камень угодил Цветочку в плечо, заставив разжать пальцы и выронить меч. Другой — едва не попал в висок.
Кое-как исхитрившись, эльф схватил с земли боевой топор своего погибшего соперника и швырнул в море оскаленных рож. Одна из волосатых горилл поймала изогнутое лезвие лбом и начала падать, раскинув руки.
Эта смерть словно послужила сигналом к атаке. Кто-то из мужчин громко закричал, отдав команду, и вся толпа с воплями ринулась на безоружного пленника, сомкнув круг. Людское море нахлынуло и поглотило свою добычу.
С ужасом я смотрела на живую массу, копошащуюся внизу. Каким бы хорошим воином ни был древний, его задавили числом. Один против армии. У него не было шансов.
Наверное, мне следовало уйти, но я не могла сдвинуться с места и отвести взгляда от жуткой сцены, что развернулась у подножия камня, на котором я стояла. Внутри клокотало возмущение.
Этот эльф… он победил в честном поединке, а они… толпой… все вместе.
Задыхаясь, я до боли сжимала кулаки.
Пленник рычал и выкрикивал что-то непонятное на своем, эльфийском. Приходилось напрягать глаза, потому что он то и дело тонул в этой страшной свалке, пропадая из вида. Сначала я решила, что взбешенные дикари пытаются растерзать убийцу их товарища на части, но нет. Они задумали иное.
Мелькнула белая рука на фоне темных от загара и грязи тел. На землю полетела светлая перчатка, и тотчас ее затоптали десятки ног. С пленника содрали мантию и швырнули ее в пыль. Нижнюю шелковую рубашку постигла та же участь. Я увидела нагую белую грудь, что ходила ходуном от частого тяжелого дыхания, розовые соски в обрывках ткани, напряженный живот с рельефом мышц, отчаяние на лице эльфа.
Когда грубые руки дикарей потянулись к его штанам, он задергался, как безумный, но это не помогло — штаны на нем разорвали в клочья. Между расставленных мускулистых ног качнулся мягкий голый член. Поняв, что произошло, пленник сперва шумно вздохнул, а потом запрокинул голову и завыл. Дико, с мукой и болью в голосе, словно раненый зверь. Его черты исказились, как у человека, вдруг осознавшего, что случилось непоправимое.
Его обнаженное тело видела толпа. Он утратил чистоту плоти. Это было сродни ритуалу «Духовной гибели», после которого его опозоренные соплеменники становились изгоями.
Бесчестье, страшнее которого только смерть.
Пленник, что еще недавно сопротивлялся изо всех сил, безвольной куклой обмяк в руках своих мучителей. Его лицо стало пустым, взгляд — стеклянным. В этом людском море эльфа швыряло из стороны в сторону, словно волнами во время шторма. Равнодушный к своей судьбе, он позволил повалить себя на землю и только тогда, увидев над собой занесенный топор, выплыл из глубокого ступора на поверхность.
Его глаза распахнулись в ужасе.
Жить ему оставалось считанные секунды.
А у меня были считанные секунды, чтобы его спасти.
Думать времени не было. Я сделала то единственное, что пришло в голову.
Грянул гром. Небо над галдящей толпой пошло белыми трещинами, будто расколовшееся стекло. Сверкающие щупальца молний разбежались по всему горизонту, озарив в секундной вспышке пики далеких гор.
И тут же хлынул дождь, погасив костры и прибив красную степную пыль к земле. Ударил внезапно, застигнув дикарей врасплох. Обрушился на них, разгоряченных дракой, сплошной стеной.
На эту демонстрацию я потратила весь резерв магических сил и пошатнулась, истощенная, опустошенная до предела. Теперь неделю не смогу колдовать. Неважно. Главное, мой план сработал.
В серебристой завесе дождя люди, бегущие от небесной воды в свои палатки, казались смазанными тенями.
Кочевой народ тано поклонялся великому Атимеду — древнему богу, повелителю четырех стихий. Наивные дикари верили, что божественный покровитель говорит с ними с помощью погоды.
Грозы в этих краях были редкостью, и, когда гремел гром, тано считали, что Атимед гневается, недовольный ими. Если во время казни начинали сверкать молнии, осужденного отпускали с миром. Дождь, особенно ливень, полагалось пережидать под крышей, немедля оставив все дела, что были у тебя за пределами дома.