Гринька отступил еще на шаг и на всякий случай вывернул карманы своих штанов. Пусть этот хитрый человек видит, что у мальчишки нет никаких денег и тут не больно-то поживишься.
Но, взглянув в лицо невысокому дяденьке, Гринька заколебался. Лицо было доброе, с карими глазами и улыбалось.
«Нет, не похож на тюремщика», — подумал Гринька и, хитро прикидываясь маленьким, спросил:
— А как это — «подарить»?
— Ну как?.. Вот возьму пару птиц и отдам тебе. Просто так.
— Без денег? — уточнил Гринька и даже замер от волнения.
— Понятно, без денег. За деньги не дарят, а продают.
Что там было дальше, Гринька не помнит, хотите верьте, хотите нет!
Очнулся он уже на улице. Бежал домой во всю прыть, а за пазухой испуганно укали настоящие теплые живые голуби. Он прижимал их легонько к животу, ощущал под ладонями округлые трепетные тела и все не мог поверить в счастье, свалившееся на него неизвестно как.
Но у самого дома замедлил бег и даже пошел шажком. Мысли у него разбрелись: и радостные, и не очень радостные — куда спрятать птиц и чем кормить их?
Гринька тихонечко вошел в свой двор, пробрался в сараюшку и спрятал птиц под ржавым прохудившимся ведром. Ведро для верности накрыл поленьями и рогожным мешком.
Теперь можно спокойно и как следует все обдумать. И Гринька стал думать. Нет, чердак явно не годился! Мама редко поднимается туда, но ведь поднимается! Если она увидит голубей — конец. Птиц ему больше не видать, как своего затылка. А от этого с Гринькой может случиться горячка, малярия или даже скарлатина. С такого горя и взрослый заболеет, а он, Журин, все-таки маленький, что там ни говори.
И Гринька снова стал думать.
Оставалось одно-единственное место — под домом. Правда, и под домом — не так просто. Там, в глубокой норе, живет Ласка, сибирская лайка, здоровенная собачина, ростом почти с Гриньку. Она оттуда сторожит дом.
Попробуй-ка, вытури ее! Она, небось, такой крик поднимет, что оглохнешь. С глухотой, конечно, можно помириться, дело не в ней. Хуже другое. Услышит мама, и тогда вся затея немедленно рухнет, как крепость из поленьев.
Однако никакого другого выхода не было, и Гринька, вздохнув, пошел к норе. Но именно в это самое время его осветила замечательная прекрасная мысль. Тогда Гринька тишком пробрался в кухню, выудил из кастрюли кусок горячего мяса и, остудив его, вернулся к норе.
— Ласка, а Ласка! — позвал он собаку. — Иди, я тебе полопать принес.
И он показал дыре кусок мяса. Откровенно сказать, Гриньке самому очень хотелось съесть это мясо, оно редко бывало в доме, но ведь каждому понятно: без потерь в таком большом деле не обойдешься.
Ласка выскочила из дыры, стряхнула с себя мелкий мусор и, смеясь во всю огромную пасть, уставилась на мальчишку.
Помахивая куском мяса перед носом собаки, Гринька пошел в сарай.
Зайдя туда, он запер дверь на крючок, завязал на шее у Ласки веревку и второй ее конец прикрепил к своему колену. И скорей стал сооружать собаке новую квартиру. Повалил плашмя большой ящик из-под стекла, накидал в него разных тряпок: пусть лайке будет мягко. Потом вколотил в землю огромный крюк и, отвязав веревку от колена, замотал ее за крюк.
Подумав, вздохнув и почесав затылок, отщипнул немножечко от куска мяса, отдал эту малость лайке, а остальное мясо опять потащил на кухню и опустил в кастрюлю.
Теперь оставалось устроить гнездо голубям. Гринька затолкал в нору картонную коробку, раньше положив в нее охапку сена, и снова помчался в сарай. Вскоре уже он топал оттуда, волоча в обнимку старую ватную куртку, оставшуюся от отца.
Окончив приготовления, Гринька с величайшими предосторожностями перенес своих птиц под дом.
Заткнув лаз в нору ватником, побрел к матери.
Вы не думайте, что если мальчишке семь лет, то он вовсе простофиля и ничего не понимает. Нет, Гринька прекрасно все понимал! Сейчас вы в этом убедитесь сами.
На кухне мамы не оказалось. Она сидела в комнате и быстро стучала на швейной машинке. Шила сыну школьный костюм, потому что — и это вы тоже должны знать — Гринька через месяц уже будет не просто какой-нибудь там Журин Григорий, а ученик первой группы двенадцатой образцовой школы! Конечно, теперь уже, когда есть голуби, школа ему не очень-то нужна, но раз такой порядок — бог с ним! — Гринька пойдет в школу.
— Ты это мне шьешь, мама? — спросил он самым что ни на есть ласковым голосом.
— Тебе, сынок.
— Спасибо, мама.
Варвара Петровна удивленно покосилась на сына, но ничего не сказала.
— Очень красивая форма, — заметил Гринька и даже пощелкал языком. — Ни у кого нет такой.
— Правда? — обрадовалась мать. — Тебе нравится?
— Еще бы! — пылко воскликнул Гринька. — Очень дорогая материя.
— Ну, не очень, — совсем оттаяла мать, — но все-таки красивая и прочная.
Гринька сел на табуретку рядом с матерью и стал следить за тем, как она ловко крутит ручку машинки. Потом сделал строгое лицо и вздохнул.
— Ты о чем, сынок?
Гринька вздохнул еще раз, посильнее и поглубже.
— Я ночью, мама, заснуть никак не мог, а потом выглянул в окно и вижу: кто-то через забор лезет. Около сарая.
— Господи! — испугалась мать. — Кто же это?
— Не знаю, — скучающим тоном сообщил Гринька, — может разбойники, а может просто так — пьяный какой-нибудь.
— Какой ужас! — всплеснула руками мать. — Что же нам теперь делать?
— Я уже придумал, — быстро отозвался сын. — Надо привязать Ласку возле забора, а конуру сделать в сарае. И ни один разбойник не сунется.
Мать обняла Гриньку, поцеловала в запыленный льняной хохол:
— Умница!
— Ну, это просто, мама, — скромно сказал Гринька. — Это каждый догадается.
— Ну, пойди тогда, сынок, и устрой все. А я не могу, мне шить надо.
Гриньке не терпелось сказать, что все уже сделано, но он побоялся испортить дело и смолчал.
Оставив мать, забежал на кухню, взял кусок хлеба, налил воды в блюдечко и понес еду и питье птицам.
Полдня пролежал Гринька на пузе, рассматривая птиц, кормя и лаская их.
Лежать было неудобно, потому что голова, грудь и живот впихивались в нору, а все остальное оставалось наружи. Но это было совсем несущественное неудобство. Просто о нем даже и говорить не стоило!
Зато какое счастье испытывал Гринька! Он не только разглядел каждое перышко голубей, не только сосчитал каждое черное пятно на оперении своих «сорок», но даже не раз потрогал перья у них на спинках. Уж не говоря про то, что попоил и покормил хлебом.
Он бы еще пролежал сколько угодно, ввинтившись в дыру, как шуруп в стену, если б его не отвлекли.
А отвлек Гриньку его старинный приятель Ленька Колесов. Тот самый Колесов, который совершенно открыто держит на чердаке своего дома шесть замечательных голубей, по десять копеек штука. И знает о голубях все, даже то, как они вылупляются из яиц.
Приятель потыкал Гриньку прутиком в ноги, и Журин, как обожженный крапивой, выпятился из норы. Он был готов в эту минуту зареветь от отчаяния: думал, что прутиком тыкает мать.
Увидев Леньку, облегченно вздохнул, и губы сами собой поползли вверх, в улыбку.
— Ты чего там делал? — поинтересовался Колесов. — Собаку лизал?
Колесов немножко грубоват, но сейчас Гринька совершенно не обратил внимания на его насмешку.
— Со-оба-ку... — протянул он и сощурил глаза, заранее представляя себе, как ахнет Ленька, узнав, в чем дело. — Погляди сам.
Колесов вполз в нору, побыл там минуту и раком выбрался на волю.
— Ничего птица, — важно заключил он, отряхиваясь от земли, — пятнадцать копеек пара.
— Пя-ятнадцать... — недовольно сморщился Гринька. Было просто безобразно ставить рядом такое богатство, как голуби, и такой пустяк, как деньги.
Ленька пошевелил про себя губами, шмыгнул носом и буркнул:
— Салага!
— Это почему же я салага? — обиделся Гринька,