Хотя Никитка послушно лег, но сон не шел к нему. В сумраке потухающего камелька задумчиво и одиноко сидела Майыс, любуясь своими прекрасными косами. Но странно — чем темнее становилось в избе, тем светлее становилось на душе у Никитки. Да, и Некрасов, и Крылов, и Пушкин — все они сеяли правду… И долго еще шептал Никитка давно полюбившиеся ему строки:
Так сказал великий Пушкин сударским людям, врагам самого главного тойона — царя.
Так ответил ему от имени всех замученных сударских людей Одоевский.
А старик Крылов в осуждение жадным и неблагодарным богачам написал басню «Крестьянин и работник». Сеять правду и добро в народе зовет Некрасов. Оказывается, есть на земле никогда не умирающие, незабываемые, великие русские люди. Они против царей и тойонов, они на стороне бедных и обиженных.
Никитка заснул только на рассвете, после того как отец уехал за сеном, и поэтому встал поздно. Старика Василия не было. Женщины находились в хотоне. Никитка вместе с Алексеем пил чай.
Вдруг дверь широко распахнулась, и в избу влетел Дмитрий Эрдэлир. Мальчики разом вскочили с мест.
— Дырастуй! — крикнул Дмитрий, смешно подражая Павлу Семенову.
Вышедшая за чем-то из хотона Федосья обрадовалась Дмитрию не меньше мальчиков и прежде всего усадила его за стол.
Дмитрий пил чай и рассказывал, что его послал сюда Виктор Алексеевич за барином Никиткой, что Никитка крайне нужен сегодня в школе.
— Без отца он не поедет, — заявила Федосья. — Егор*» дан собирался сам доставить его туда, на воле повезет.
— А где он сейчас?
— В тайгу поехал за сеном.
— До каких же пор мы будем его ждать? Нет, брат Никитка, поехали. Да и конь добрый.
— А я тебе сказала — не пущу мальчика без отца! Возьмешь заодно и Егордана, пусть и бедняк посмотрит на вашу игру.
Дмитрий неожиданно рассвирепел, левая щека у него дернулась, и он грубо заорал:
— Эй, парень! Пойдем, говорю! А не то всех вас растопчу! И берлогу вашу разнесу!
Ляглярины рты разинули было от удивления, но разом рассмеялись, поняв, что Дмитрий передразнивает Луку Губастого, который прошлой весной приезжал за Никиткой и, несмотря на угрозы, уехал ни с чем, получив достойный отпор от бабушки Варвары.
— Ну, в таком случае буду себе валяться на ваших почетных нарах до приезда Егордана, — улыбаясь, сказал Дмитрий.
Но не успел он подойти к правым нарам, как из хо-тона вышла ничего не подозревавшая Майыс. Она вздрогнула и замерла на месте. Одновременно обернулся и Дмитрий. Некоторое время они стояли, глядя друг на друга и не произнося ни слова. Удивление Майыс было объяснимо. Но непонятной казалась растерянность всегда находчивого и ловкого Дмитрия, — ведь он-то знал, что едет в дом Майыс, знал, что увидит ее. Может быть, он удивился тому, насколько она изменилась. Вместо робкой и нежной девушки, его ясноглазой подруги, он увидел почти пожилую женщину с равнодушным, бледным лицом. Сверкнувшие на мгновение карие глаза Майыс тут же приняли холодное, безразличное выражение и скрылись за густыми светлыми ресницами. Осторожно поставив ведерко с молоком за печь, она тихо взяла щипцы и начала старательно подкладывать угли в самовар.
— Что нового, рассказывай, — глухо промолвила Майыс.
— Н-нет, — с трудом выдавил Дмитрий, — рассказывай ты…
На этом и закончился разговор, и Майыс бесшумно ушла в хотон.
— Я поеду за Егорданом, — решительно заявил Дмитрий, тяжело вздохнув. — Потороплю там его да и помогу. Ружье у него с собой? — спросил он, с трудом отводя взгляд от проема в стене между жильем и хотоном.
— Н-нет, не брал. Вот его ружье.
Федосья указала на дробовик, висевший за печкой, и принесла сумочку с припасами. Дмитрий быстро схватил шапку и рукавицы, сорвал с гвоздя ружье, накинул на плечо сумочку и выбежал во двор.
— Дорожка его за сенной изгородью, за амбаром! — успела крикнуть ему вдогонку Федосья.
Немного погодя Никитка заглянул в хотон сообщить матери, что идет собирать капканы, расставленные на ласку. Майыс сидела на телячьей загородке, закрыв лицо руками, а Федосья стояла возле нее, опираясь на лопату, и тихо говорила:
— Негоже венчанной жене так горевать от встречи с посторонним. Успокойся, Майыс, родная! Может, и он, старик Василий, стал бы тебе мил, если бы… Для меня вот нет и не было милее моего Егордана. Разумом знаю и глазами вижу, что многие лучше его, а сердцем чувствую: дороже он мне всех на свете… Так, может, и старик Василий пришелся бы тебе по душе, если бы первым был…
Никитка тихо вернулся в избу и попросил Алексея, передать матери, что он пошел капканы смотреть. Покачивая засыпающего Семена, Алексей весело кивнул брату.
К вечеру Егордан с Дмитрием привезли два воза сена и двух огромных краснобровых глухарей.
— Еду я и вижу свежие следы глухариные. Вот когда досада взяла, что нет с собой ружья! — радостно рассказывал Егордан. — Доехал я до стога и только начал накладывать воз, слышу три далеких выстрела. По звуку — будто мое ружье, однако, думаю, быть того не может. Наложил я воз и уже стал подтягивать жердь, а тут откуда ни возьмись Дмитрий!.. Друг Эрдэлир, — обратился он к Дмитрию, — помогать, так уж до конца. Пойдем-ка попилим дровишек в честь пасхи, а?
— Давай!
На дворе зашуршала пила.
Откуда-то вернулся Василий Боллорутта и теперь мрачно грелся у шумно горевшего камелька, который Никитка растопил принесенными со двора только что наколотыми дровами.
— Кто приходил-уходил? — спросил старик необычно вкрадчивым голосом, обращаясь к жене.
— К нам приехал Эрдэлир! — с нескрываемой гордостью воскликнул Алексей, укачивая на руках маленького братишку.
— Вот то-то и оно: к вам он приехал или к нам? — пробормотал старик, зло поглядывая на жену.
— К нам, к нам! — Алексей подошел к старику с ребенком на руках. — Он увезет с собой Никитку.
— Уж не собирается ли он еще кого отсюда увезти?
— И я бы поехал, да меня мамка не пустит…
— Пошел отсюда! — прикрикнула Федосья на сына. — Уж больно ты разговорился!
Обиженный Алексей направился в левую половину избы.
— У меня, Федосья, нет особой чести говорить с твоим мальчонкой, — с каменным, неестественным спокойствием проговорил старик. — Хотел я поговорить со своей венчанной женой, да, видно, нет у нее сегодня желания удостоить меня словом… Тебя спрашиваю: кто сегодня приходил-уходил?! — крикнул он вдруг, обернувшись к Майыс.
Немного помолчав, Майыс тихо, но твердо ответила:
— Сам, наверное, видел, кто.
Старик молча оделся и вышел.
Немного погодя Никитка побежал в амбар, чтобы положить на место собранные капканы. В дверях он остановился. Старик Боллорутта был в амбаре. Взобравшись на скамью, он что-то искал на полке, беззвучно шевеля губами.
Посреди амбара за его спиной в полумраке висела на-коромысле большая пыжиковая доха с непомерно длинными, широко раскинутыми рукавами. Чуть покачиваясь на веревке, доха плавно поворачивалась из стороны в сторону. Из кармана ее торчало ухо рыси. Вот доха повернулась передом к старику, и мальчику показалось, что еще мгновение — и она подскочит к Василию, схватит его сзади за шею своими длинными руками. Обнимет преданного раба своего и, вся трясясь, неслышно засмеется над его скопидомством.
Никитка почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове. Он бросился обратно и вбежал в избу как был, со своими капканами в руках. Остановился он только у родительских нар, на левой половине. Там Никитка тихо прикрыл полотенцем лицо спящего братишки, будто заслоняя его от чего-то страшного, и уселся на нары. Видимо, догадавшись, что Никитка чем-то сильно обеспокоен, Алексей подбежал к брату и пристроился рядом с ним. Мать куда-то вышла.