После экзаменов Яков Семеныч приехал в город, забрал всю детвору и увез на лодке в Курью. Нужно было отпраздновать переход в следующие классы. У всех экзамены сошли благополучно. Катя и Любочка перешли в пятый класс с наградами. Вообще, учебный год прошел хорошо, и только недоставало для полного торжества Володи Кубова. Он уехал к отцу в деревню. В Курью приехала даже Марфа Даниловна. Это случилось еще в первый раз, и поэтому весь пикник получил особенно торжественный характер. Соня и маленький Петушок тоже были налицо, они приехали с Марфой Даниловной и всем ужасно надоедали.
— Эх, недостает Григория Иваныча, — жалел дедушка Яков Семеныч. — Вот и река та же, и наша Курья, а его нет, голубчика…
Но молодость брала свое. Молодые люди веселились от души, отдыхая на свежем воздухе. Мальчики развели громадный костер, девочки устроили походную кухню — всем было по горло самой веселой работы. Даже развеселилась сама Марфа Даниловна, любуясь на игравшую детвору. Гимназисты удили рыбу, потом бегали, потом пели хором и т. д. Катя заметила, что гимназисты стесняются называть их просто Катей и Любочкой, как прежде, а Гриша Печаткин один раз назвал её даже Катериной Петровной. Последнее вышло так смешно, что улыбнулась сама Марфа Даниловна. Она за чаем заметила Кате:
— Ну-с, Катерина Петровна, где у нас сахар?
Это ничтожное обстоятельство и конфузило и радовало гимназистку пятого класса, а тут еще Любочка пристает со своим шопотом: «Катерина Петровна… ах, Катерина Петровна! Скоро ли я буду Любовь Григорьевной? Меня, кажется, всё еще считают за девчонку»… В сущности, Любочка не могла пожаловаться на недостаток внимания. Сережа Клепиков положительно ухаживал за ней и держал себя настоящим кавалером. Для Кати это веселье кончилось очень печально.
После ухи и чая всё общество разбрелось по берегу, Марфа Даниловна прилегла в избушке отдохнуть, Петр Афонасьевич занялся маленькими детьми. Катя не могла припомнить хорошенько, как очутилась с глазу на глаз с Гришей. Они обошли Курыо по берегу и разговаривали всё время о Петушке, который ленился и вообще не слушался Кати.
— Он хитрит, — объяснял Гриша. — Нужно выдержать с ним характер…
— Мама всё меня обвиняет, что я не умею с ним заниматься… Потом указывает на вашу Соню, что она учится лучше Петушка. Я даже плакала несколько раз…
— Если позволите, я как-нибудь займусь Петушком… Теперь лето, и времени у меня достаточно.
— Нет, я уж лучше сама.
Всё время они проговорили самым серьезным образом, а потом без всякой побудительной причины Катю охватило какое-то совсем детское веселье. Она ударила Гришу по руке, крикнула: «Догоняйте!» и бросилась бежать к избушке. Марфа Даниловна была удивлена, когда увидела бежавшую со всех ног дочь, раскрасневшуюся и улыбающуюся. Гриша догнал её только у самой избушки.
— Что это с тобой? — сухо заметила Марфа Даниловна.
— Ах, мама… так весело… так весело! А Грише меня не догнать…
Затем Катя несколько раз принималась хохотать ни над чем. Марфа Даниловна сделала строгое лицо и сухо спросила:
Марфа Даниловна не любила глупого смеха и сама так редко смеялась, а поэтому строго сложила губы, замолчала и старалась не смотреть на дочь. Катя заметила это недовольство, но во-время не обратила на него внимания и продолжала дурачиться. «Странная эта мама, вечно найдет что-нибудь такое, чтобы поворчать. Вон папа и дедушка сами смеются вместе с другими и не допытываются, кто и над чем смеется. Смеются — значит, весело, а если весело, так и слава богу!» А летний вечер был так хорош, как еще, кажется, никогда, — так, по крайней мере, казалось Кате. Солнце стояло уже над самым лесом; вода в реке точно застыла, и в ней так красиво отражались лесистые берега Лачи. Несколько рыбачьих лодок чертили эту водяную гладь, точно мухи, ползавшие по стеклу. Где-то в траве неумолкаемо стрекотали кузнечики; в кустах чирикали безыменные птички, а над Курьей, как молния, проносились стрижи.
В довершение всего Любочка так смешно рассорилась с Сеней Заливкиным и даже назвала его «молью». Катя опять хохотала до слез и никак не могла удержаться, несмотря на угрожающие мины матери.
— Конечно, моль! — сердилась Любочка. — Мы играли в пятнашки, а он мне подставил ногу… я и растянулась. Вот еще локоть ушибла…
— Всё-таки моль никак не выйдет, Любовь Григорьевна, — дразнила Катя.
— Нет, моль… моль…
Гриша опять очутился около Кати и сказал ей что-то смешное.
— Ну, пора домой, — решительно заявила Марфа Даниловна именно в тот момент, когда всем хотелось подольше остаться в Курье. — Дети спать хотят.