Я сделал кадрик. Локомотивная бригада посмотрела на меня с таким ужасом, будто у меня в руках не простенький Кэнон, а минимум базука! Один из парней-пограничников тут же спросил меня, кого я тут контролирую, что снимаю прямо на перроне? Я ответил, что снимаю сам себе на память антикварный киргизский тепловоз. С лица служивого моментально исчезло всё выражение – его мозг пытался переварить то, что ему сейчас сказали, и ненароком завис. Но офицеры прошли мимо, ничего не сказав. Мы вскочили в «Рекстон» и поскакали дальше на запад.
Примерно через километр, среди клумб и деревьев справа от дороги вдруг показалось «чучело» самолёта «Ил-18»! Я уже начинал привыкать к причудам бывших казахстанских колхозов-«миллионеров»: затащить лайнер приличных размеров на постамент, расположенный минимум в сотне километров от ближайшего аэропорта! Оказалось, что этот борт в своё время сняли в самом первом чёрно-белом варианте кинофильма «Иду на грозу», а двор, в котором он стоял, оказался районным военкоматом.
Пара сосисок в тесте и пол-литра минералки в магазинчике на выезде из Мерке – Дядя Миша почему-то был ярым противником того, чтобы остановиться по-человечески в том же «Ак-Булаке», и отведать их божественных фаршированных блинчиков. «Ужинали» на ходу. Дорога же тем временем превратилась в ещё больший ужас: стиральная доска с квадратно-гнездовыми ямами, вместо обочин – холмы возводимой насыпи будущей межгалактической трассы, и низкое солнце прямо в морду. Через каждые пять километров – набор дорожных знаков: ограничение скорости в полтинник, обгон запрещён и зона действия знака в пять тысяч метров.
Но и этого совершенно охреневшим жамбылским гайцам оказалось мало – кое-где знаки ограничения скорости висели даже не в полтинник, а в тридцать километров в час! Естественно, что именно там они и стояли. Машины и так не могли разгоняться по ямам больше полтинника, а тут вообще еле плелись по километру-другому!
Но остановил Владимирыча ГАИ-шник, стоявший не у «тридцатника», и даже не на железнодорожном мосту у Малдыбая. Внезапно пошла полоса уже готовой бетонной межгалактической дороги – такой же, как от Астаны до Борового, только не в три полосы в каждую сторону, а в две – коротенькая, километров восемь. В середине бетонки оказались гайцы, которых ну никак не оставляли равнодушными наши алматинские номера, и они попытались впарить Степанову якобы обгон какой-то фуры… Человеку, родившемуся в Джамбуле и прожившему там большую часть жизни? Как говорят в Одессе, мне с них стало смешно…
Восемь километров хорошей дороги кончились быстро, и вновь потянулась нудная «стиральная доска» с ямами. Тем временем Владимирычу позвонил его родной брат Игорь, ездивший по каким-то делам в Акшолак, и вдруг оказавшийся на трассе ненамного позади нас. Дядя Миша свернул в посёлок сахарозавода и почти проехал его весь, как нам подвернулся последний в тот день гаец. Он, увидев наши алматинские номера, поскакал со своей палкой нам наперерез через дорогу так, что чуть не потерял свою фуражку! «Вы едете 60, а там стоит знак 40!» Но тут нас догнал Игорь – и два родных брата втёрли по ушам этому гайцу так, что тот «потерялся»…
Игорь работал в локомотивном депо станции Джамбул. Мы, уже на двух машинах, поехали сначала к нему на работу. Затем оттуда – домой к Игорю. Оставили во дворе уставший от девятичасовых скачек по ямам «Рекстон», и уже на «Шаране» Игоря поехали по городу. И первым делом братовья завезли меня на верхушку высокого холма по другую сторону речки со священным названием Талас.
Священным потому, что всё старшее поколение ещё помнило выпускавшийся некогда портвейн с одноимённым названием. Когда наша семья переехала в 1975 году в Казахстан, отец, попивая сей божественный ярко-золотистый напиток, удивлялся, что он не имел ни одной награды винодельческих конкурсов! В горбачёвские времена портвешок этот стал всё чаще и чаще горчить жжёным сахаром. Потом, где-то с 1992 года, приснопамятный «Парасат-Самекс» стал снова выпускать ещё более-менее нормальный по качеству «Талас» в розовеньких тетрапакетах. А в 1997 году торговую марку этого портвейна перехватил какой-то северный ликёро-водочный завод – из Семипалатинска, что ли – превративший некогда настоящий портвейн в смесь красителя, спирта, сахара и воды…