Как он любил ее… Истово… Запредельно…
Шарль тяжело вздохнул — и очнулся. Перед ним были ворота особняка, стоящего на отшибе. Он принюхался к воздуху — и с удивлением понял, что место жилое. Странно, он считал, что этот дом стоит заброшенный с тех самых пор, как они закончили Академию. В общежитии им жить было не положено — вот они и обитали с принцем здесь…
Он спешился, приложил руки к воротам — надо же… Они вспомнили его и без магии. Открылись.
Не выдержал. Прижался к чугунной вязи решетки с немым вопросом.
«Как же так?.».
Как обычно — не получил ответа.
Привычно скривился. Ведя коня на поводу, не торопясь, направился к дому. Вспомнил, что слуг наверняка нет — и повернул к конюшне. Оттуда прошел через сад, занесенным снегом… И тяжело, как старик, опустился на скамейку, возле куста кроваво-красных роз.
Вздрогнул, осознав, что не один. А спустя мгновение его обнимала женщина.
— Живой! — она и кричала, плакала, и смеялась. — Живой! Я знала, что ты живой! Я чувствовала! Я им пыталась объяснить! Шарль — ты — живой…
А он в растерянности смотрел в зеленые сияющие глаза своей неверной жены. Сожженной за его убийство два года назад неверной жены…
В голове начали стучать молоточки — сначала быстро-быстро, едва касаясь своими острыми гранями сознания. Потом обнаружилось что-то большое, мощное — раздалось тяжелое «БАМ!» — и он смог расцепить руки женщины, оторвать ее от себя — и отшвырнуть в сторону.
Ненависть к ней, презрение к себе, дикое чувство утраты от его поруганной любви затопили все его существо. Остервенелое желание убить ее снова поднялось в нем тяжелой волной.
Он выхватил кинжал — и бросился на нее, в надежде успеть перерезать ей горло.
Его отбросило в сторону воздушной волной.
— Ты спятил, Шарль, — закричала она. — Это же я — Дара!
— Тварь! — прошипел он. — Ненавижу…
Они так и остались сидеть в снегу — он понимал, что теперь уж точно она убьет его — магических сил в нем теперь не было. А с ее потенциалом… У него опять заныло сердце — в том самом месте, где его когда-то пробили.
— Не тяни, — приказал он. — Давай уже с этим покончим.
Только Дара почему-то тоже не торопилась подниматься из снега. Женщина, напротив, уселась поудобнее, обхватила колени руками — и уставилась прямо на него.
— Шарль, — раздался вдруг спустя какое-то весьма продолжительное время ее голос. — Ты, действительно, думал все это время, что это я покушалась на тебя?
Он высокомерно промолчал.
— И раз ты жив, значит, покушение было неудачным… Тогда почему меня судили?
О! Об этом говорить он готов — хоть когда-то в его жизни торжествовала справедливость.
— Тебя судили за мое убийство, — с каким-то извращенным удовольствие выдохнул он. — А удачное или нет — это не важно. Приговор-то все равно был бы один и тот же: смерть неверной жене — убившей или собиравшейся убить супруга…
— А почему ты… не восстал из мертвых? — в голосе послышалась насмешка.
— Не хотел позора.
— Значит, позора… — в голосе появилось недоумение.
— Может, ты в силу воспитания и характера не понимаешь, — он поднялся — если она его не убивает немедленно, так какой смысл сидеть в снегу, — но вся эта история — это позор. Для меня, для моей семьи… К тому же я…
Вот этого он сказать не смог — про то, что она лишила его магии… Не смог.
Но она уже почуяла:
— Ты потерял дар?
— Ты выжгла его… тем днем, — голоса не было. Оставалась лишь схватившая его за горло ненависть.
— Кто еще знал? — теперь в голосе было разлито равнодушие. Он понял, что жена притворяется. Вот чего в ней никогда не было — так это равнодушия…
— Я знал, — раздался негромкий голос со стороны входа в сад.
— Собственно, не трудно было догадаться, — пробормотала она. — Добрый вечер, ваше высочество. Простите, я без реверансов. По-простому.
Она по-прежнему сидела в сугробе — и не делала попыток подняться. Или напасть.
Над занесенными снегом кустами роз повисла тишина.
— Правильно ли я понимаю, — все же заговорила она. — Ты, Шарль — решил, что именно я пыталась тебя убить. И принял решение о казни.
— Да! — выкрикнул он. — И я жалею лишь об одном — ты еще жива…
— Прелестно, — кивнула она, по-прежнему погруженная то ли в свои мысли, то ли в воспоминания. — Это для меня сделал любимый… А ты…
Она перевела взгляд на принца:
— Ты проследил, чтобы приговор был приведен в исполнение.
— Да, — опустил голову принц.
— Ага… Это я получила от друга…
— Ты предала, — выдохнул наследник престола.
— Я устала повторять еще на суде, — тяжело поднялась она. — Я не убивала своего мужа. И была ему верна.
Кинжал, который полетел ей в горло после этого слова, помогла ей отбить чужая магия. Она не успела ни удивиться, ни задуматься над этим — мужчины напали слажено, с двух сторон.
Взвыл ветер — Дара всегда при защите предпочитала использовать силу воздуха. Щит у нее получался отменный — не только не пробиваемый, но и вязкий, вытягивающий силы и воздух из нападавших.
А потом в атаку на мужчин пошли две огненные змеи, возникшие прямо из земли — так сочетать огненную магию с земной, переплетая и усиливая друг друга — могла только Дара — самородок их Академии. Куда ее взяли, несмотря на происхождение…
Она проломила защиту младшего принца, словно и не заметив ее — сын короля все равно оставался лишь третьим на их потоке по умениям и способностям. Что уж говорить про Шарля — у него, лишенного магии, не было шансов вообще…
Но Дара не торопилась наносить смертельный удар. Она стояла молча — и любовалась на мужчин, захваченных в плен огромными, в полтора человеческих роста, огненными тварями.
Змеи, потрескивая на ледяном воздухе, обвивали тела замерших мужчин практически нежно, как опытные любовницы. Но вместе с тем, не давали и шевельнуться.
Кроме того, принц, как ни старался, не мог ни вспомнить, ни произнести ни одного заклинания. Значит, пропустил и ментальный удар.
Дара стояла между ними. Отблески огня от ее огненных созданий отражались в ее зеленых глазах. Рыжие волосы словно горели. Рот кривила горькая усмешка.
Мужчины вздрогнули — они все это видели уже. Когда она сгорала на костре.
— Значит, я виновна в смерти, — ее голос хрипел. — Значит, я виновна в измене и предательстве… О, давайте я вам об этом расскажу… О вине… Сначала вам, супруг мой. Мой доверчивый, обманутый супруг…
Ее голос мурлыкал, как будто она была кошкой.
— В тот день, когда вас убили… как раз между двумя и тремя часами пополудни, я была в библиотеке Академии. Как впрочем, и всегда в это время. Только, как мы понимаем, это ложь. А библиотекаря, который мог бы подтвердить это, нашли трагически скончавшимся. От сердечного приступа…
Она подошла к нему и уставилась прямо в глаза:
— Но ведь это все не важно, правда. Вы так легко поверили в мою вину… Несмотря на вашу как бы любовь… Вы так легко… организовали мою встречу с палачом. Вы так легко отреклись от меня, словно знали… всегда знали, что все это произойдет… Получается, что я так и не поняла, кого я полюбила. Что же вам еще рассказать о вашей неверной жене? Чего вы еще не знаете? Что я чувствовала все это время, что вы живы — и пыталась объяснить это всем? Как бы вам дать почувствовать весь мой ужас? Всю мою скорбь?
Дара протянула руку и погладила его по щеке.
— А знаете, что должно было случиться в тот день, если бы не покушение? Я должна была вам сказать, что жду ребенка…
Она все-таки добилась того, чтобы он задрожал, а почувствовав эту дрожь — улыбнулась ей. И заговорила тихо-тихо. Быстро-быстро.
— О, я вам много могу рассказать об ужасе… Ужас — это когда впервые чувствуешь биение сердца своего ребенка в тюрьме. Ужас — это когда валяешься в ногах у каждого, кто приходит на тебя поглазеть. Молить, чтобы тебя казнили через несколько месяцев — дали возможность выносить ребенка. Ужас — это по крохам собирать энергию в браслетах, блокирующих магию — чтобы передать ее своему ребенку…