- Отпуск, - сказал Санька, - шестимесячный, - не сообразив, что в этих краях именно и полагался шестимесячный. - Пункт "г", понял? - уточнил Санька.
- А, - с разочарованием сказал человек и отодвинулся.
Утром его разбудила тоска.
Проснулся он гораздо раньше, но боялся открыть глаза, проснуться совсем, предчувствуя эту тоску. В бараке хлопали двери, и сквозь веки он чувствовал, как пробивается в замерзшие стекла синий рассветный сумрак.
Когда он открыл глаза, он прежде всего увидел Кольку Муханова. Тот спал на боку, выкинув из-под одеяла веснушчатую руку.
"Телеграмму надо дать, - вяло подумал Санька. - Телеграмму брату Семе". Она уже давно сложилась у него, эта телеграмма, наверное, он думал о ней вчера, может быть, думал даже во сне. Брат Сема пришлет деньги, и надо сесть в самолет.
Не выйдет у него возвратиться фертом. Трудовую придется выкинуть, нет, сохранить на память, бывал мол и я, осваивал Север. Санька знал, что уедет отсюда легко, сорвется мотыльком на алюминиевых крыльях. Легкий он парень, Санька Канаев. Студент-продавец-шурфовщик.
А Муханов - что ж? Пусть выкручивается Колька Муханов.
Он поднял повыше подушку и прислонился к ней спиной, и тотчас же, как будто только это и надо было ему сделать, из темного угла барака шагнула фигура. Санька смутно вспомнил этого безликого малого.
- Здорово вы вчера, а, - парень с удовольствием причмокнул губами. Здорово вы вчера дали.
Он сел на койку к Муханову, пружинная сетка прогнулась, и Муханов сразу открыл глаза.
- А вот и второй проснулся, - восхищенно сказал парень. - Голова, наверное, болит, а?
- Катись ты, - беззлобно прохрипел Колька. - Чего надо?
- Болит голова, - утверждающе сказал парень. - Сбегаю, а?
- Во, шакал, - удовлетворенно прохрипел Муханов. - Во, шакал, прямо с утра.
Он полез под подушку и достал деньги.
- Порядок, - сказал парень. - Правда, порядок, а?
Они пили водку с изображением какого-то дикого животного на этикетке. "Зверобой" пах больницей и быстро дал состояние бездумной лихости. На противоположном ряду коек сидел седой старик. На тумбочке, застланной газетой, лежали куски рыбы, старик ел рыбу и смотрел на них.
- Ваше дело капец, - объяснял парень. - Потому - разведка. Потому что Чандеев. Он здесь царь и бог. Такой он установил порядок. Сбежал бы ты, скажем, из стройконторы - плевать на твои сорок семь, пункт "г". А из разведки - выкинь трудовую или на материк улетай. Капец ваше дело.
Старик все жевал свою рыбу беззубыми деснами и смотрел на них.
- Папаша, причастись, - крикнул ему Колька.
- Не будет он, - сказал парень. - Я его знаю. Он пьяных не уважает.
- Смешной папашка, - усмехнулся Муханов. - Смешной, как тундра.
- Иди сюда, - неожиданно звонким голосом сказал старик. - Иди, не бойся.
- Я, что ли? - удивился Муханов. - На совещание?
Все-таки он встал и пошел к старику. Тот все жевал рыбу и смотрел на Муханова, пока он шел через проход в своих валенках.
- Явился по вызову, - хохотнул Муханов, обращаясь больше к ребятам, чем к деду. - По вызову в нетрезвом виде.
- Я тебя в рыбаки возьму, - все так же звонко сказал дед. - Рыбу ловить.
Колька озадаченно соображал несколько секунд, потом быстро и утверждающе спросил:
- И корешка возьмешь, дед?
- Кореш твой мне не нужен, - сказал старик.
- Без кореша не пойду, - безапелляционно отрезал Колька.
- Ладно, - сказал старик.
- Да ты золотой дед, - восхитился Муханов. - А мы, понимаешь, вот думаем, куда нам податься. Из разведки, понимаешь, ушли...
- А мне это не надо, не надо, - сказал старик. - Мне документов не надо.
- Тогда последний вопрос, - протрезвевшим голосом сказал Муханов. - Как заработок?
- Милый, - сказал дед и весь покрылся лучинками-морщинками. - Ко мне половина поселка просится. Сто рублей дают, только бы взял. А мне сто рублей не надо, я хороших людей ищу. К хорошим людям рыба идет. Я ее всю жизнь ловлю, я знаю.
- Дядя Митя, - раскатился парень. - Вы, ребята, держитесь за дядю Митю. Это такой старик... - А ты мне не нужен, не нужен, балаболка, - сказал старик.
Потом Колька вернулся, и они стали допивать бутылку с диким зверем на этикетке. Старик все жевал и жевал свою рыбу, а они толковали, так, о разном, как будто так и положено: вчера - ничего, а сегодня - уже перспективы.
- Что вчера за ребята были? - повернулся к парню Санька.
- Так это Гайзулина ребята, неужели не слыхал? Шурфовщики. Знаменитая бригада. Меньше четырех на нос в месяц не бывает.
- Фартово, - сказал Муханов и постучал себя по коленке рыжей рукой. Четыре в месяц - жить можно.
- Ну а ты? - спросил Санька.
- А я кореш этим ребятам, - сказал парень и нагло посмотрел Саньке в глаза. - Очко моя специальность, понял? - Он подмигнул доверительно и улыбнулся. Двух передних зубов у него не хватало.
- Это что? - спросил Муханов и постукал себя по зубам.
- Бывает, - жестко ответил парень. Дед завернул остатки рыбы в газету и шустро натянул полушубок.
- Пошли, - громко скомандовал он.
Они стали натягивать ватники. Парень разлегся на мухановской койке и ковырял в зубах спичкой. Муханов посмотрел на пего и вытянул деньги из-под подушки.
- Не бойся, - сказал парень. - Здесь это не в моде.
Они вышли на улицу, и апрельский свет резанул им глаза.
- Иди к Косякину, - сказал старик Кольке. - Иди и скажи, что дядя Митя просит трактор. Понял?
- Понял, - сказал Муханов и сразу пошел, как будто знал, где живет неведомый Косякин.
Старик пошел дальше, быстро переставляя ноги в торбасах. Они прошли мимо геологического управления. У входа бородатые ребята грузили автомашину.
- Ти панимаешь, куда кладешь? Ти кладешь мешки под ящики, - кричал низкорослый татарин.
- Не надрывайся, Сафат, - миролюбиво успокаивал татарина вчерашний парень в верблюжьем свитере.
Но Сафат уже кричал на кого-то другого, и снова ему отвечали почтительно-ласковым тоном, как говорят с чудаковатым начальством. Видимо, это и был знаменитый Гайзулин.
- Четыре в месяц, - вспомнил Санька. - Жить можно...
К управлению подкатывали все новые машины. Дружные орды набрасывались на них. В сторонке, около прикрытой брезентом горы груза, стояли тракторные сани. Несколько парней вдумчиво совещались, поглядывая то на сани, то на груз.