- Ти думай головой, а не другим местом, - разносился голос Гайзулина.
Узкая стариковская спина маячила перед Санькой.
- Стоп, - неожиданно решил он и бегом вернулся в управление.
- Уходи, - неумолимо сказал отдел кадров. - Приходи через шесть месяцев. И пгошу тебя, дгужок, не пей по утгам.
Саньке Канаеву хотелось его ударить. Но ударить было нельзя. Отдел кадров был человек без ног. Это он тал. Оставил человек ноги в тундре. Ничего нельзя было с ним поделать. Узкая стариковская спина двигалась далеко вперед. Морщась от боли, Санька кинулся догонять. "Ладно, гады, - неизвестно к кому адресовался он. - Ладно, Будет еще парадный въезд". Кровь вчерашних мозолей! не давала ему думать ни о чем другом.
Весь день они вдвоем грузили на тракторные сани бочки с бензином, потом рогожные мешки с солью, потом оленьи шкуры. Старик весь день торчал около них и, как бы советуясь, отбирал груз своей палочкой.
- Мо-может, вот этот мешочек. И вон тот тоже. Соль хорошая, серая. Рыба серую соль любит. Вечером, когда сани были загружены доверху, Муханов спросил:- Что дальше, дед?
- Идите, милки, гуляйте, - сказал старик. - Я вас далеко увезу. Там гулять негде и водочки нет. Там только ребята хорошие. К душевным ребятам я вас повезу.
Старик засеменил куда-то в сторону, в морозную вечернюю мглу поселка, туда, где на окраине поднимались вертикально в небо дымы стародавних домишек. Они отправились к гостиничному бараку. Подтаявший за день! черный снег льдисто похрупывал под валенками. Ломило спину, а Канаев промолчал о том, что был сегодня в управлении. Не мог он этого сказать, как и не мог сообразить, почему до сих пор не отправил телеграмму брату Семе. Залезть бы сейчас в ванну, натянуть белую рубашку, да кроновый костюм, что раздобыл ему некогда Володя-аристократ, и завалиться туда, где весело. Муханову этого не понять.
Вчерашние парни снова сидели на сдвинутых койках и ревели страшными голосами.
Экспресс полярный звал меня гудками,
И я сказал: "Как много дней в году.
Чтоб не забыть, возьми ее на память".
И показал ей на Полярную звезду...
Они уже порядком раскраснелись, эти гайзулинские ребята. Верблюжий свитер подошел к Канаеву.
- Как дела, браток? - дружелюбно спросил он.
- Рыбачить будем, - ответил Санька. - На рыбалку завербовались.
- А-а, - протянул парень. - Рыбачить - клевое дело. Зафортунит, будете богачами. А нас, брат, перебрасывают. Последний день гуляем. Повезут на иную планету. Ты, главное, не унывай, понял. Пусть интеллигенция унывает. А у работяги, пока руки есть, он король, понял...
...И я сказал: "Верни ее обратно. Не для тебя горит Полярная звезда..." пели гайзулинцы.
Они лежали в тракторных санях под оленьими шкурами, и бледное полярное небо колыхалось над ними. Сани качались и вздрагивали на неровном льду. Трактор шел на юг к устью неведомой реки, где в царстве полушубочного старичка жили душевные ребята. Старичок сидел в кабине трактора. Иногда сани, вздрогнув, останавливались, и старик высовывал из дверцы свою шапку.
- Не замерзли-и?
- Живы, дед, - кратко отвечал Муханов.
Санька Канаев вылез из-под шкур и посмотрел вперед. Ненужный свет тракторных фар желтил снег перед гусеницами. Было светло, почти светло. Прямо перед ними стоял темный скалистый мыс, похожий на хищную птицу в тот момент, когда она уже над самой землей, выпустив когти, готовит клюв. Трактор бездушно шел вперед в бледную мглу, и Канаеву стало страшно, как год назад стало страшно в тесном коридорчике от мертвой улыбки Пал Давыдыча.
Он толкнул Муханова: "Смотри".
- Залазь, - ответил тот. - Залазь, тепло растеряешь.
Санька забрался под шкуры к теплой мухановской телогрейке. Ночной чукотский мороз успел пробрать его до костей. Саньку тряс озноб. Видение темного мыса все еще стояло перед глазами, потом запрыгали лица: брат Сена, Володя-аристократ, Пал Давыдыч, начальник отдела кадров. Санька мучительно старался собрать разбегающиеся мысли. Как-то давно он приобрел у одного морячка зарубежную игрушку: ножик, выскакивающий из ручки. Надо было нажать кнопку, и блестящая змейка вылетала с характерным металлическим щелком. Он проигрался с ней неделю, потом бросил. Но долго его преследовало чувство, что общение с людьми иногда похоже на разговор с этими ножичками: чуть что - и вылетает неожиданная змейка: "Осторожно, я зубастый". Даже с братом Семой иногда выходило так. Потом он вспомнил веселье гайзулинцев и ворчание ребят в ответ на вопли бригадира. Начальник отдела кадров, безногий дурак, ничего не понял. Ладно. Не пропадем. Без денег отсюда он не уедет. Будут деньги.
С тракторных гусениц на лицо шла снежная пыль. Снег таял и стекал на воротник. Озноб все еще тряс Саньку. Он смотрел на светлое полярное небо с еле заметными звездами, и отчетливая, как злость, жадность жизни заползала в его душу. Потом Санька задремал. Трактор встал.
- Вылазь, - толкнул Саньку Муханов. - Прибыли.
Они выбрались из-под шкур и спрыгнули с саней. Нерушимый, не затронутый еще весенним теплом снег лежал кругом. Рассеянный снегом молочный свет резал глаза. Из сугробов торчали крыши двух избушек. Четыре мужика спешили навстречу. Видно, это и были душевные ребята.
- Приехали, приехали, - сказал дед. - Тут теперь наша столица. - Потом звонко крикнул: - Ребят-та, давай разгружать. Все, что надо, привез. Пополнение привез, ребят-та...
- А этих зачем, дед? - спрашивал рослый бровастый мужик, весь какой-то военный даже в своей драной телогрейке.
- Раз привез, значит, надо, Слава, лучше, значит, - ласково ответил дед и засеменил к избушке поменьше.
- Замерзли? - спросил большеголовый, с изрытым оспой лицом. - Пойдем в избушку, чай горячий, сани потом разгрузим.
- Ха-ха-ха, - раскатился молодой парень. - Замерзли, выпить надо. Меня Толиком зовут, будем знакомы.
- Ты толковый, - сказал Муханов и поднял рюкзак, в котором звякнуло. Пойдем знакомиться, что ли.
Они прошли к избушке побольше, в темных сенцах нащупали дверь и шагнули в теплоту. Изба оказалась большой. К стене примыкала кирпичная плита и как бы делила ее на две комнаты. Вдоль стен в той и другой комнате шли дощатые нары. Самодельный стол стоял посредине.