— А что это такое? — простодушно спросил Никита.
Наступило неловкое молчание.
— Он не признает никакой методики, — криво улыбнулся Силин, отворачиваясь от Никиты.
— Как же можно без методики! — ужаснулся инспектор, тараща выпуклые серые глаза. — Учителей без методики не бывает.
— А вот у нас есть…
Инспектор вместе с Силиным побывал на уроке чрезвычайно смущенного и ставшего потому особенно громкоголосым и многословным Никиты. В присутствии начальства он старался спрашивать своих лучших учеников. При этом в его встревоженных лучистых глазах читалась откровенная мольба:
«Ну, дорогие, выручайте…»
Урок прошел сносно, но спустя несколько дней после отъезда инспектора молодого учителя вызвали на заседание улусного исполкома. Заранее ободренный сочувствием Матвеева и Сюбялирова, Никита почувствовал себя в атмосфере родных по духу людей. Он весело оглядел присутствующих и даже несколько вызывающе подался вперед, слушая инспектора, который требовал отстранить Ляглярина от преподавания.
— Не признает никакой методики, никакого плана! — возмущался инспектор. — Активно участвовал в коллективной драке, где одному ученику сломали руку… Обзывает людей бандитами, грозит расправиться с опытными педагогами… Уроки подменяет сплетнями из жизни своего наслега… Да и вообще человек еще весьма малограмотный.
— Я и правда малограмотный, это все знают! — кричал инспектору Никита, чувствуя одобрение и поддержку в улыбках и взглядах исполкомовцев. — Когда меня назначали, всем было известно, что я не профессор! Мне учиться помешали враги, в том числе и бывший белый офицер Силин, который и наговорил инспектору против меня… Я не дрался с учениками, а…
— Понятно! Садись, — оборвал его Афанас Матвеев и обратился к инспектору: — А ты знаешь, что этот парень всю войну красным бойцом был, а Силин — бывший бандитский офицер?
— Этого я не знаю, — проговорил инспектор, густо краснея. — Но это к делу не относится, Главное, что он сам-то еле грамотный…
— Еле грамотный! — едва ли не передразнил его Сюбялиров, потянув себя за ус. — Мы все еле грамотные или совсем неграмотные. Власть раньше была не наша, вот нас и не учили. А сейчас наша власть, и учатся уже наши люди. И Никита будет учиться. — Он неторопливо встал и, протянув руку с дымящейся трубкой в сторону инспектора, добавил: — А тебе, молодой товарищ, следует хорошо знать, у кого ты ночуешь, чей табак куришь и чьи слова слушаешь. Это всегда относится к делу. И не спеши снимать людей, это тебе не рукавицы. А то поснимаешь у нас всех еле грамотных красных людей и поставишь всех сильно грамотных беляков.
— Подумаешь, грамотные! Собаки!.. — победоносно бормотал Никита, выезжая после заседания исполкома на Талбинский тракт и мысленно обращаясь ко всем буржуям и бандитам. — А что, разве мы не можем выучиться? Погодите, скоро в сто раз грамотнее вашего брата будем…
— А ведь молодой учитель одолел и Силина и городского инспектора, — говорили в наслеге.
…После двух белобандитских нашествий телеграфную линию удалось пока восстановить только от Якутска до центра улуса. А дальше к Охотску торчали лишь пеньки от срубленных бандитами телеграфных столбов. Поэтому во всех особо экстренных случаях из улуса в наслег приходилось посылать нарочных. И вот однажды вечером в лютый январский мороз на взмыленном коне прискакал в Талбу покрытый инеем верховой. Он привез с собой весть о постигшем всю страну небывалом горе: умер Владимир Ильич Ленин.
В письме, которое доставил нарочный, секретарь улусной парторганизации Егор Сюбялиров и предулисполкома Афанас Матвеев поручали Никите сделать для жителей наслега доклад о Ленине, о великом друге и учителе Владимире Ильиче. Пусть Никита не отчаивается, говорилось в письме, пусть люди поймут, что, хоть и ушел от них мудрый вождь и отец, остались в рядах борцов славные его сыновья и что тяжесть утраты можно возместить лишь согласием, дружбой и геройством всех советских людей, бесконечной преданностью народа ленинской партии.
До сих пор все доклады, беседы и речи, с которыми приходилось выступать Никите в наслеге, были связаны только с радостными событиями и победами. Но как он скажет народу, что не стало Ленина, неужели сможет он обрушить на своих земляков весть о таком страшном несчастье? Нет, не хватит у него сил, разрыдается он при первых же словах…
— Я докладывать об этом не буду, — глухо заявил Никита, не поднимая склоненной на грудь головы.
— Но ведь тебе поручили… — начал было Гавриш.
— Не буду я такое докладывать!.. — Голос у Никиты дрогнул.