Выпал снег, настала зима.
Однажды вечером Дмитрий Эрдэлир ворвался в юрту с корзинкой мелкой рыбы в руках и крикнул.
— Гости приехали!
Никто еще не успел удивиться новости, как в юрту вошли русский фельдшер Виктор Алексеевич, аптечный сторож Афанас Матвеев, Роман и Григорий Егоровы, а также один из зажиточных хозяев с угодьев Эргиттэ, Павел Семенов. Вскоре зашел в сопровождении маленькой Аксиньи и Федор Веселов. Он был без шубы и, как всегда, с завязанными глазами.
Гости лишь обменялись с хозяевами обычными «что нового?» да «как живете?» и тут же принялись шумно спорить, продолжая, видимо, давно начатый разговор. Дело в том, что сегодня всем наслегом затеяли неводить на большом озере. Неводов было два: один — Веселова, другой — Романа Егорова. И вот, когда дело дошло до дележа добытой рыбы, возникла крупная ссора, которую эти люди и принесли сюда с собой.
Русский фельдшер, энергично размахивая руками, то и дело встряхивая своей огромной шевелюрой, горячо и громко говорил по-русски. «Чистые» чинно и ядовито возражали ему по-якутски. Переводил Афанас, явно выказывая свою симпатию фельдшеру.
— А вы скажите: кто плел ваши невода? Кто сучил для вас волосяные нити, сдирая кожу с ладоней? — обращаясь к Федору Веселову и Роману Егорову, спрашивал русский. — Беднота мается на морозе, заводя невод, а вы себе расхаживаете по берегу в своих теплых шубах! Так почему же вы забираете по десять долей отборной рыбы, а бедноте швыряете лишь одну долю, да и то мелочи? Почему сидящему в своем просторном доме князю Сыгаеву, его жене, купчихе Пелагее, их сыну и снохе, даже их маленькому внуку, да и попу с начальником почты Тишко тоже причитается по две доли? Где правда?
— Бедняки не даром на нас работают, — возражал Роман Егоров, дрожа от злости. — Да и как не работать за деньги?
— А откуда вы эти деньги берете? Рубль, выжатый из бедняка, вы ссужаете ему же, с тем чтобы через год потребовать два. Воз сена, заготовленный для вас бедняком, вы ему же даете в долг, а через год требуете три воза.
— А разве мы насильно даем в долг? Сами покоя не дают, все умоляют: «С голоду помираю. Спаси, сделай милость!» Пусть не берут, я с горя не заплачу, — заржал, точно жеребенок, тонкоголосый Григорий Егоров. — Пусть не берут: спокойнее будет. Их выручаешь, а потом сам же оказываешься людоедом!
— А как же бедняку не просить! Ведь вы же доводите его семью до голодной смерти!
— Жили мы, якуты, до сих пор тихо и мирно, — топчась на месте, произнес Федор Веселов, прижимая ладонь к больным глазам. — А вот года еще нет, как ты приехал, а уже мутишь глупых людей. Где ты появишься, там только и слышно: богачи, мол, обижают, богачи притесняют…
— А разве не обижаете? Разве он не прав? — горячится Афанас, позабыв свою роль беспристрастного переводчика. — Тогда откуда же все вы, Сыгаевы да Веселовы, Семеновы да Егоровы, ничего не делая, завели по сто голов скота? Лягляры да Эрдэлиры трудятся, не зная отдыха, а у них по одной худой коровенке. Почему так? Может, ты, Егордан, скажешь?
Егордан растерялся, почувствовав на себе взгляды всех присутствующих Он невольно оказался перед необходимостью разрешить спор умных людей.
— Откуда мне знать, почему… — пробормотал он смущенно. — Видно, так на роду нам написано…
— Обижаете, обижаете! — быстро поворачивая во все стороны свое черноусое круглое лицо, передразнил Афанаса Павел Семенов. — Конь скачет, а собака знай себе за ним, не ведая куда и зачем. А если русский твой завтра уедет отсюда? Ты-то, паршивый якут, здесь останешься, никуда не денешься. Или фельдшер собирается увезти отсюда всех обиженных в Россию, чтобы там кормить и одевать их бесплатно? Милосердный какой! Пусть забирает! Так и скажи ему.
Поговорив с русским, Афанас перевел:
— Развеется черный гнет ваш, отберут у вас лучшие земли, присвоенные вами, и не надо будет беднякам никуда уезжать. Будут они счастливы здесь, в родных местах. Так говорит Виктор Алексеевич, — заключил он.
— И правду говорит! — неожиданно воскликнул Дмитрий. Он вышел из темной половины юрты и присоединился к спорящим. — И правду говорит! Сотни людей гнут спины на одного…
— Сынок, ты-то в эти разговоры не вмешивайся, — попросила его тихим голосом Дарья.
— Уже давно вмешался, мать, — ответил Дмитрий, возвращаясь на свое место.
— Что-то ты больно поумнел, урод несчастный! — заворчал долговязый Федот на брата.
— Потише вы, детки… Федот!.. Дмитрий!..
Люди умолкли, ожидая, что еще скажет старая Дарья. Но она промолчала, и вскоре Роман неторопливо начал своим вкрадчивым голосом: