Неужели, так будет всегда?
Слабый ветер подхватил мои волосы и коснулся лица морозными прикосновениями. Весна уже давно наступила, но погода по-прежнему стоит холодная, местами на земле виднеются грязно-белые островки снега, смешавшиеся с землей и сгнившей листвой; воздух чуть влажный, пахнущий прелой травой, но приятный. Мне нравится такая пора. Летать сейчас было бы одним удовольствием. Я с трудом подавил желание тут же расправить крылья, уже ноющие от постоянного бездействия, и взмыть в укрытое бледными перьями облаков небо. Воздух – моя стихия, и на высоте, пусть ненадолго, но мне удается ощутить себя свободным.
Я екай-ворон, состоящий на службе у клана экзорцистов Матоба, а точнее первого помощника его главы госпожи Нанасэ, и выполняющий обязанности одного из телохранителей. Моя работа не очень сложная с общей точки зрения, да и по сравнению с обязанностями других слуг, однако для меня она стала настоящей пыткой, так как требует постоянного пребывания на земле, порою целый день приходится просто безмолвно и недвижимо стоять рядом с хозяйкой, пока та занимается работой или своими делами. А крылья начинают сильно болеть, если их не разминать; они ноют, их скручивает тянущая боль, что достаточно неприятно. К тому же пребывая в подобном бездействии, я чувствую себя таким бесполезным.
Неподалеку раздались шаги, и я поспешил вновь завязать маску. Собрание закончилось, настала пора возвращаться, а следом потянулась череда тусклых и однообразных дней, в один из которых я понял, как сильно пожалел, что вышел из зала собрания, ведь, может быть, тогда я заранее смог бы предугадать готовящуюся мне участь. Однако я ушел, поэтому не слышал, как экзорцисты обсуждали появившиеся незадолго до этого слухи об одном сильном екай, нападающем на более слабых духов в городе поблизости. Когда госпожа Нанасэ приказала мне участвовать в поимке этого екай, внутри меня отвратительно свернулось плохое предчувствие, но отказаться права у меня не было. Только немногим позже я смог полностью осознать его причину, когда понял, какая роль уготована мне в этой охоте.
Я испугался. Очень испугался. Наверное, этот страх пересилил страх перед хозяевами, а, может быть, мне уже попросту стало все равно: какая разница, поймают меня как беглеца или же скормят злобному екай? Так и так умирать. Только этим я могу объяснить то, что все-таки отчаялся на побег. От других екай я слышал об одном человеке, способном видеть духов, но по тем же слухам относящимся к ним иначе, нежели экзорцисты. Рассчитывая на его помощь, я направился туда, где, по словам екай, жил этот мальчик. Я не смог бы толком даже понять, что тогда происходило в моей душе, когда, скрываемый защитным покровом ночи, выскользнул из особняка клана и, наконец, расправив крылья, взмыл в бархатно-черное небо.
Кажется, я пытался отвлечь себя размышлениями, почему ночной небосвод принято называть черным, ведь на самом деле он темно-синий, однако мысли неизбежно возвращались к напряженному ожиданию погони, которой все же не последовало. Как-то я слышал по прибору, называемому людьми радио, один разговор, в котором и прозвучал примерно такой вопрос: люди очень боятся страдания, но чего же еще они боятся даже сильнее этого? Тогда ответ сильно меня удивил, ведь это было… счастье. После этот человек пояснил, что такой страх возникает из опасения боли и страдания, которые последуют, если уже такое, казалось бы, близкое счастье, вдруг резко отобрать, и будут во много раз сильнее.
Несколькими часами позже я понял эти слова со всей глубиной.
Я достиг города, когда уже давно рассвело. Добираться пришлось далеко, но мне было только в радость размять крылья и побыть в полном одиночестве, глядя на горизонт или поселки внизу, поблескивающие тусклыми огоньками уличных фонарей. Лететь ночью одно удовольствие, а когда потихоньку наступает рассвет, кажется, что и душа пробуждается вместе с миром. Я позволил себе полностью насладиться этим полетом. И как видно, не зря, ведь это оказалось мое последнее касание неба.
Тот дух напал на меня уже в городе: появился неожиданно, вырвавшись из высоких вечнозеленых деревьев, окружающих парк. Из-за болотно-зеленого оттенка кожи я и не заметил его в листве, и все же мне удалось оторваться, как я полагал успешно, до самого дома мальчика-духовидца я больше не видел этой жуткой головы с туманным, жадно блуждающим взглядом, но на пороге он все же меня настиг. Я смутно помню, что было дальше. Только боль. Молниеносная, колючая боль, пронзившая мое тело и оставшаяся в ней пульсирующей мукой, я слышал треск костей в крыльях, чувствовал, как трепещут изломанные перья. Кажется, мне удалось заползти в комнату, где особо остро ощущался запах мальчика, когда новая волна боли накрыла меня, смешавшись с жутким скрежетом и хрустом у меня за спиной.
Перед глазами все плыло, но я успел заметить, как этот дух скрылся в шкафу, пытаясь разгрызть что-то черное в своей окровавленной пасти. Тошнота впилась во внутренности, стягивая их колючим узлом, когда я осознал, что в его зубах мое собственное крыло. Наверное, все-таки левое, краем еще пребывающего в сознании разума успел подумать я. Острая боль тяжестью охватила все тело, поэтому я не мог сказать, какое точно из моих крыльев оторвал дух. Но сильнее меня разрывала исступленная боль, гложущая душу: теперь я стал еще более бесполезен.
Тьма наползает на меня, и я позволяю ей забрать меня с собой.
Но все же…
где-то вдалеке…
я слышу, как…
кто-то с добрым голосом зовет меня.