— Хороший мастер всегда при инструменте! — одобрил Петр Алексеевич. — Вот что, Ивашка, как бояре начнут спорить и супротив толочь — глуши! Иному гром не гром, а барабан страшен.
Сердце мое радости преисполнилось. Не пойму, где стучит, — в груди иль в барабане.
Тут и Дума собралась.
— Чего молодой царь надумал? — шелестели меж собой князья да бояре. — В какие еще врата полезем?
— Верно, новый поход на турка, — говорил генерал Автомон Головин. — А то, гляди, и в самый Китай двинем.
Думный дьяк Никита Зотов усмехнулся:
— Бог с тобой, Автомон Михалыч! Чай, мы не александромакедонские.
— Что государь прикажет, то исполним! — буркнул генералиссимус Ромодановский.
С ним не спорили — крутого нрава князь Ромодановский. И вида грозного, как монстра. От его голоса и мой барабан охнул.
Но разом стихло, как Петр Алексеич речь начал.
— Хватит, господа, добровать — в покое жить! Надобен России могучий флот, дабы в полную силу войти. Уже достали нам победу под Азовом легкие галеры. А больших кораблей, фрегатов, устрашатся в самом Царьграде, в чертогах султана турецкого.
— Славное дело, — закивала Дума. — Сладим дюжину кораблей за счет царской казны. Попугаем султана!
— Утешили! — фыркнул Петр. — С дюжиной — по рекам да озерам ползать! Пять дюжин — вот флот, приличный России!
— Да ко времени ли такая обуза? — усомнился дьяк Емельян Украинцев. — Разве…
И тут-то я не сплоховал. Понял — мой черед! В барабан дробью — тара-тара-тара-рах!
— Правильно! — подхватил Петр Алексеич. — Разве не пора нам с турецким султаном на равных говорить? Не пора разве утвердиться на Азовском море и в Черное врата распахнуть?! Будет уж на боку лежать, животы растить да бороды!
Обвел я поглядом Царскую думу. И впрямь — толста да бородата. Признаюсь, и у меня была в то время борода знатная — барабанные палочки запутывались.
— Позволь, государь, и мне сказать, — открыл было рот Ромодановский.
Да куда там князьям перед барабанами! Бам-барам-бам-бам-барам!
Но, видно, не в то колесо я палки совал — грозит Петр Алексеич кулаком — знать надо, кого глушить.
— Потом скажешь, Федор Юрьевич! — крикнул государь. — А то у нас от слов до дела сто перегонов. А дело таково — через полтора года чтобы флотилия была! Решайте, господа, не мешкая, где средства приискать.
Долго думные люди переглядывались, вздыхали, сопели, покашливали, плечьми ворочали. Хотелось взбодрить барабанной дробью, но терпел.
— Прости, государь, никак не надумаем, на какие деньги, какими силами поднять такое дело. Огромно и тяжело не в меру.
— Огромно, — согласился Петр Алексеич, — но и Россия не просяное зернышко. На всю страну возложим корабельную повинность. Миром порадеем о благом преображении — время торопит!
И мне подморгнул.
Грянул барабан на все лады — и дятлом, и аистом, и телегой по булыжной мостовой, и шрапнелью пушечной. В честь преображения благого!
Разъезжались из Преображенского думные люди в заботе молчаливой. Велено с каждых десяти тысяч крестьянских дворов представить корабль. А кто к сроку не поспеет, лишится состояния и будет кнутом бит на площади.
Помещики и вотчинники, купцы и монахи, крестьяне, посадский и слободской люд — все пристегнуты к строительству флота. Ясно — кто руками, кто деньгами. Надо всей страной нависла корабельная повинность как тяжелый царский протазан.
Слыхал я, как ворчал Автомон Головин:
— Тьфу, пропасть… Легче б на Китай войною.
А меня государь пожаловал:
— Справился, Ивашка! Произведен с сего дня в барабанные старосты. Береги, ребятко, барабан пуще головы. Это инструмент государственный.
О Пифике
Задержался тогда в Преображенском думный дьяк Никита Зотов.
— Дозволь, государь, басню сказать.
— Говори. Но коротко.
Петр Алексеич и не присел — расхаживал вокруг дьяка. Сейчас, думаю, побежит лесины валить на мачты или в токарную — блоки точить для оснастки. Ох, беспокоен был государь духом!
А Никита Зотов заговорил нараспев, будто колыбельную:
— Некогда Пифик увидел каштаны, лежащие на огне. И захотелось Пифику каштанов. Но как достать? В ту пору шла мимо служивая Кошка. Схватил ее Пифик за лапу и ну каштаны выгребать из жара! Вопит Кошка не своим голосом — лапа горит. «Зачем мучаешь меня?» — вопрошает. А Пифик довольный вкушает каштаны и бурчит: «Что ты орешь? Тебя и не пойму, и слушать не желаю!»
— Довольно, довольно, Никита Моисеич, — перебил Петр. — Известно мне сие сочинение. Еще с тех пор, как ты меня грамоте учил. Басня Эзопа, переложенная Андреем Виниусом. И вот конец ее: «Так властелины руками подданных своих завоевывают земли и города в огне лютой брани». Гляди, со времен Эзоповых всё одно и то ж! Не мною, знать, заведено.