И в сей наикратчайший миг ударил в дом огонь небесный. Сейчас пламенем объяло! И тронул меня крылом, прояснив сознание, тихий ангел жертвенности.
Бросился я в огонь за барабаном. Божьей милостью уцелели мы с ним. С тех пор неразлучимы. Во всем послушаюсь вещего барабана. Он худого не присоветует.
Одного покуда уразуметь не могу. Ровно полночью безлунной на корме фрегата «Крепость» молвил барабан три слова: «Помни, восемьдесят восемь».
Да впрочем, он и пошутить горазд.
Утро мудренее
А как любил государь наш Петр Алексеич от барабанной дроби пробуждаться!
В памятное то утро ударил я по телячьей коже — по-по-по-дъем-днем!
Размежил государь очи.
— Бенилюкс, — вымолвил спросонок. Потряс головой и вздохнул. — Где мы? Что мы? Что видим и сотворяем? Пора в дорогу — о том и сны пророчат.
Светла мысль государева даже со сна. Что заря утренняя.
— Учись, Ивашка, иностранным языкам, — говорил Петр Алексеич, одеваясь. — Велика польза от сей науки. Андрей Виниус мне уроки дает — шпрехен зи дойч? Йа-йа!
— Я, — говорю, — я не прочь. Да ведь барабан мой и так на любом языке балабанит. Его речь каждому понятна.
— Ох-да-да, — крякнул государь. — Погружена страна наша в невежество. Богатырь безногий на печи. Ну да я лекарем стану!
— Помни, батюшка первую заповедь целителя, — сказал вошедший Никита Зотов. — Не навреди!
— А хуже некуда! Сильные средства применю. В пляс пустится!
— Верное дело — банька, — подсказал я. — Да сон глубокий.
— Вот уж дудки! — вскричал Петр так, что галки да вороны стаями ринулись с дерев. — Пробуждаться! И маршем марш!
— Куда прикажешь, государь?
Совсем недолго подумал Петр Алексеич:
— В Европу! Великое посольство снарядим. Пока Протасьев на Воронеже корабли стряпает, оглядимся по сторонам.
А белый свет повсюду одинаков
Хорошее, конечно, дело — на белый свет поглядеть. И для души, верно, польза.
Снарядили царское посольство на славу. Денег выдали из казны немало. Мехами да белорыбицей снабдили. А главное — восемь десятков ведер малинового и вишневого меда. В ту пору я был до него большой охотник!
А все-таки, скажу по чести, меня и медом в Европу не заманишь. Жутковато ехать за тридевять земель. Да и то сказать — на Руси, что ли, белый свет темнее иноземного?! А хоть и потемнее! Все одно, по мне так лучше из дому в окошко глядеть, пусть и невелико размером.
Занемог я вроде перед самым отбытием Великого посольства. Да и остался с барабаном на печи!
Вспоминали мы, конечно, о Петре Алексеиче не раз. Грустили даже — как он там на чужбине? Но время, как говорится, быстро скачет и того быстрее — летит легкой пташечкой. Вернулся наш государь жив-здоров, невредим с виду. Да только не думаю, что пошел ему на пользу свет заморский.
Почти бунт
У государя, понятно, заботы государственные. Что ему один человек — к примеру Ивашка Хитрой, — когда о целой стране приходится думать? Ну а мои заботы перед царственными — все равно что свистулька перед барабаном.
Вернулся Петр Алексеич из чужих земель с виду такой же, как и прежде. Да что-то, пожалуй, все же изменилось в нем. Эдак в уме поперевернулось.
Встретил государь меня ласково:
— Жив, Ивашка! Душа твоя барабанная! Рад видеть! А борода-то у тебя славная. Откройся, как взрастил такую?
Чудно, думаю! Испокон веков с бородой хожу. Холю-лелею. Может, спутал меня государь с кем-нибудь? Немудрено после Европы-то.
— К бороде особый подход нужен, — отвечаю степенно. — Расчесывать три раза на дню. Маслицем прибрызгивать. Бороду растить не то что капусту!
Покачал головою Петр:
— Эх, время понапрасну! Ну, облегчу тебе жизнь!
И охнуть я не успел, как отхватил государь ножницами мою бороду. Хорошо, подбородок цел остался.
— Вот как славно! И помолодел лет на тридцать!
А я стою истуканом. Не знаю, что сказать. Борода под ногами. Точь-в-точь кобылий хвост. Поднял и за пазухой схоронил. А в голове такое смятение. Почти бунт!
Мысли бродят вольные. Самому страшно, как без царя разболтался.
Петр уж и не глядит на меня. Ходит кругом, ножницами пощелкивает, будто цапля клювом.
— Собирайся, Ивашка! На Воронеж — корабли принимать! — и взглянул мельком. — Ты чего дрожишь?
— Знобит, государь. Лихоманка вроде напала. Зябко без бороды жить.
— Э, пустое! — Уже в мыслях своих далеко был. Не терпелось увидеть воронежский флот. Знамо дело — государственные заботы.