Через несколько месяцев адвокат сочла, что можно попытаться вызволить Валю из психушки. Последовало новое освидетельствование в Институте Сербского. Валю признали абсолютно здоровой, вменяемой и тут же приговорили к шести годам.
Костя молниеносно оформил развод, каким-то ловким маневром подмяв фирму под себя. Вскоре она сменила учредительные документы, офис и название. Теперь это было ТОО «Братья Бобровы»: из родного села прибыли на подмогу младшие братья Константина. Когда Валя начала понимать, что происходит, она уже не в силах была что-то изменить.
В лагере Валентине пришлось поначалу туго, но, раз сорвавшись и дав сдачи, она быстро отвадила охотниц проверить ее. Наконец-то широкие плечи и крепкие руки сослужили ей добрую службу.
Там же, в колонии, ее догнала последняя новость из родного дома: от сердечного приступа умерла мама…
Валька Копец, как окрестили ее в лагере, оказалась вне системы. Блатарки предпочитали не связываться с ней в открытую, ограничиваясь попытками воздействовать другими средствами, но подруг у Вали от этого не прибавилось. Несколько девушек предлагали ей дружбу, вернее — себя, рассчитывая на защиту и покровительство, но это было не то. Валя не курила, не пила, не материлась, не умела наезжать. Она была здесь чужой.
А потом она встретила Ольгу. Рыбак рыбака видит издалека. Валя шестым чувством угадала в затравленной девушке родственную душу. К тому моменту одна из блатных уже положила глаз на симпатичную золушку, но, когда в игру вступила Копец, предпочла уступить.
Валя и Ольга стали подругами. Даже больше чем подругами. И это было совсем не то, о чем подумала бы любая обитательница колонии. Большинство зечек считали девушек именно той парочкой. Но не это сблизило Вальку Копец и Ольку Жмых, как окрестили обитательницы колонии свою хрупкую, худенькую товарку.
Валю и Ольгу сроднили два чувства. Нехороших чувства. Два чувства, которые наполнили их души и, как птенцы кукушки, вытеснили все остальные, жившие там раньше. И хотя многие заключенные испытывают нечто обозначаемое теми же словами, но что может породить мозг недоучившейся в училище хулиганки, или воровки со стажем, родившейся в зоне, или олигофренички, зачатой двумя хрониками в похмельных судорогах? Что он может породить? Уродливых карликов? Недоделанных монстриков?
Валя и Ольга были из другой породы. И их фантазия — пока только фантазия — рождала настоящих чудовищ.
Тоску и жажду. Тоску по несбывшимся надеждам и жажду мести. Тоску по прошлому и будущему, безжалостно скомканному и брошенному в корзину, и жажду крови, теплой крови из руки, сделавшей это.
Откровенно говоря, Алексей Владимирович ожидал от этого глупого турнира большего. На самом же деле назначенные ему жребием соперники играли на уровне… да можно сказать, что ниже всякого уровня. Одного Кирьянов разнес в четырнадцать ходов, на второго понадобилось девятнадцать.
— Что ж, — усмехнулся Кирьянов, набирая Хьюго Рону рапорт о второй победе, — определенный прогресс все-таки есть. Может быть, на следующего соперника я потрачу уже двадцать четыре хода?
Устроитель турнира не заставил себя долго ждать, через две минуты предоставив пану координаты следующего противника.
В своем сообщении Кирьянов не преминул съязвить по поводу уровня участников турнира, но Хьюго ответил, что дилетанты, по-видимому, кончились, и посоветовал впредь относиться к соперникам более внимательно. Он извинился за то, что пану пришлось сыграть две неинтересные партии, и еще раз поблагодарил его за участие.
Уже занеся руку, чтобы закрыть сообщение, Кирьянов обратил внимание на подпись. Под сообщением значилось: «Хьюго Арнольд Рон». На сей раз любитель острых шахматных ощущений подписался полным именем. С чего бы? Возомнил себя знаменитым устроителем шахматных турниров или, наоборот, хочет перейти к более близкой степени знакомства, убедившись в высоком классе игры пана?
Как бы то ни было, Кирьянов решил: если и третий игрок окажется новичком, то надо сообщить мистеру Рону, что пан видел его турнир в гробу в белых тапочках. А лучше вообще ничего не сообщать. И так уже потерял кучу времени. Много чести для какого-то идиота, будь он хоть Хьюго Арнольд Рон, хоть Фрэнсис Форд Коппола, хоть поп и работник его Балда в одном лице.
Как Жук и предполагал, ничего путного из этой встречи не вышло. Белый матерился, обещая снять скальп с головы, придумавшей сделать ему такую пакость. Макс то сочувственно поддакивал, то ободряюще хлопал друга по плечу и призывал Жука вставить ноту оптимизма в этот реквием.