— Был у нас на кафедре один аспирант, Максим Белозерский. Сирота был и умница. Собирался он в партию, уже все документы приготовил, и все было бы у него как по писаному. Как-то зовет меня этот Максим Белозерский и хочет со мной поговорить. Мне стало неловко — мало ли что у него там на уме. Все-таки он меня младше и все на виду у коллег Но оказалось по-другому. Сознался он мне совсем не в любви, а в том, что балуется разговорами с потусторонним, спиритизмом значит. Для меня это было облегчением. Потустороннему я значения не придала. Через какое-то время вижу: чахнет молодой человек. На глазах чахнет. Мы все стали волноваться за него. И зовет он меня опять. На сей раз без всякого страха пошла я с ним говорить. Стоим в нашей университетской столовой. Он сознался, что духи предсказали ему смертельное заболевание. А я говорю — глупости, Макс! А он мне — никакие это не глупости! Прошла потом неделя. Максим этот совсем слег. Я чувствую себя виноватой. Мне в университете доверяли. Поговорила с коллегами, и после занятий мы тогда всей кафедрой задержались. Решили, что надо расспросить духов подробней. Вызвали мы тогда гетмана Скоропадского, а потом уже и Карла Маркса. Тогда я еще скептически относилась к таким занятиям. Тянуло меня поначалу Гарибальди вызывать — у меня с ним уже давно внутренняя связь установилась, но коллеги меня отговорили и сошлись на Марксе, поскольку и факультет ему посвящен. Духи эти пришли к нам и дали совет, что ему делать. И он по этому совету сделал все, что от него требуется. А посоветовал ему Маркс тогда в партию не вступать. Белозерский расстроился страшно, но решил — раз Карл Маркс так сказал, так тому и быть. Отозвал он свои бумаги. И смейтесь или нет, но в жизни его все переменилось.
Вдруг Ирина Андреевна поднимается с кресла, встает перед моими родителями, гордо выпрямив спину, и говорит:
— Ведь мы еще совсем ничего не знаем ни об устройстве нашей души, не знаем и того, что происходит с нашими биотоками после смерти. Спиритизм и духовидение — удел сильных и духовно развитых людей, для слабых же это занятие чревато многими бедствиями, из которых самым легким является истерический или эпилептический припадок. Духи умерших видят нас и проникают во все наши мысли, они видят будущее насквозь, и только они могут читать судьбу. Иногда они говорят загадками, но профессиональный медиум помогает нам раскрыть суть сказанного. В Сибири или в Африке это делают шаманы, которые повергают людей в экстаз. Так что и вам я советую — если у вас будут какие-то проблемы, позвоните мне, и я помогу вам поговорить с умершими. А с Гарибальди у меня до сих пор особенная связь и добрые отношения!
Пока Ирина Андреевна все это говорила, голова моя шла кругом, и я кажется, отгрызла бы себе пальцы от любопытства, если бы вечер как-то вдруг скомканно не закончился. Лена и ее невероятно красивая мать поднялись, распрощались и ушли.
Этот разговор окончательно подтвердил мои смутные догадки об устройстве этого мира. Остаток вечера папа чертыхался и объявил, что Ирине Андреевне срочно нужно найти мужа и что в голову ее проникло слишком много мертвечины. Связь поисков мужа с такими важными вещами, как бессмертные души, показалась мне тогда нелепой, но у взрослых были свои причуды и причины. Время от времени они выражаются загадками.
Вскоре в доме нашем постоянно стали произносить имя Рустама Шалаева — кабардинского князя. Оказалось, что Шалаев этот работает с папой над сценарием какого-то фильма. Сама я его не видела, но говорили, что он очень старый. Рассказывали, что отсидел он на Соловках двадцать лет вместе с великим украинским режиссером Лесем Курбасом, что был секретарем самого Горького, что до посадки жил на Новодевичьем кладбище в Москве, прямо в склепе, потому что после войны жилья не было и потому что жить на Кавказе по какой-то причине больше не мог. Словом, вся жизнь этого человека была окутана непроницаемой тайной, и был он кем-то вроде графа Монте-Кристо. Иногда я думала о том, как жил он среди могил на кладбище, как ставил по вечерам фонарь или свечу на выщербленный замшелый камень и как грелся там у костра. Однажды я спросила у папы, чем топили на кладбище. «Трупами», — отрезал папа, ему не очень хотелось рассказывать мне про Шалаева. Тогда же я впервые подслушала имя Аллилуевой. А собственно, посадили этого Шалаева из-за этой Аллилуевой, которая оказалась женой Сталина и которая была похоронена там, на Новодевичьем, рядом с тем самым склепом. В голове у меня все это смешалось, и я решила, что жил Шалаев в могиле сталинской жены, которую Сталин сам никогда на кладбище не посещал. А донесли на него по подозрению в подготовке покушения. Ясное дело, если человек живет в могиле жены, значит, готовит покушение на мужа. И еще знала я, что человек этот вырос то ли на горе с самоцветами, то ли в княжеском дворце и поэтому был большим специалистом по драгоценным и редким камням. Все эти истории про Соловки, про драгоценные камни, про жизнь в келье, про Сталина и про его жену знала из всей нашей школы только я, и, таким образом, была я уже будто членом тайного общества. Вскоре дома у нас стали его называть просто Узник.