Блюдце поползло по буквам, и мы прочитали слово «гнев».
— Ему не хочется говорить тебе такие вещи, — встала Кулакова на сторону духа.
— Нет, пускай ответит, раз уж пришел.
— Мне кажется, он на тебя разозлился.
И действительно, следующая фраза, прочитанная нами, подтвердила ее предположение:
«В гробу лежать будешь»
— Конечно в гробу, — усмехнулась я, но по спине у меня пробежали мурашки.
После этого старец напрочь отказался с нами разговаривать. А Кулакова все никак не хотела прекращать это таинственное занятие, полюбопытствовала, кто такая эта Ирина Андреевна. Узнала, что это родительская знакомая, разочарованно хмыкнула и наконец сказала:
— Сейчас будет самое-самое главное в моей жизни! Сейчас будет то, к чему я уже давно-давно внутренне, и не только внутренне, очень-очень приготовилась. Сейчас мы позовем Жерара.
— Что?
— Я хочу кое-что у него спросить.
Отказаться было немыслимо, потому что, заикнись я о том, чтобы отложить это на потом, Кулакова бы меня точно убила. И было видно, что с Олей творится что-то неладное. Она ужасно побледнела, поспешно сбегала за терновым венцом, нахлобучила его на голову и исчезла в соседней комнате. Через несколько минут вернулась она с напомаженными губами, уже в мешковатом белом платье с блестками и с венцом на голове.
— Ну как?
— Красиво.
— Мамашино свадебное. Узнает — убьет. Ничего себе, да?
Когда мы опять сели, мне показалось, что стол подрагивает. Подрагивали и Олины пальцы. Дух Жерара пришел к нам быстро, и Оля разволновалась еще больше.
— Спроси у него, хочет ли он, чтобы мы поженились, — потребовала она.
— Почему я? Спроси у него сама.
— Ну я прошу тебя. Ты же друг.
И мне пришлось задать этот дурацкий вопрос. Дух немедленно пополз к отметке «да», и глаза Кулаковой наполнились влагой.
— Спроси у него, можем ли мы обручиться прямо сейчас.
Это начинало меня веселить еще больше. Теперь я поняла все и про платье, и про венец. На минуту мне стало стыдно и за себя, и за Олю. Несмотря на мучивший меня изнутри нервный хохот, все же я задала этот вопрос. Дух без обиняков согласился жениться, будто это было для него занятием ежедневным и чуть ли не пустяковым.
— А как ты собираешься это сделать практически?
— Очень просто, — быстро проговорила Кулакова, открыто глядя мне в глаза и не отрывая пальцев от блюдца, — ты будешь как будто священником. Ты говоришь следующее: «Раба Божья, гражданка Союза Советских Социалистических Республик Ольга Владимировна Кулакова, желаете ли вы взять в жены Жерара Филиппа?» А потом спросишь и его. Поняла?
— Ладно.
— Давай спрашивай.
— Ольга Владимировна Кулакова, раба Божья и гражданка, желаешь ли ты взять в мужья Жерара Филиппа?
— Я желаю. То есть не возражаю. Желаю,— зашептала Оля, слегка недовольная тем, что я сбилась, и вся вдруг залилась краской.
— А теперь спрашивай его, — прошипела она.
— Жерар Филипп, желаете ли вы взять в жены божью рабу, Ольгу Владимировну Кулакову, гражданку?
И в этот момент блюдце замерло. Несмотря на всю комичность ситуации, мне стало не по себе. Мы сидели тут одни в квартире без родителей и занимались черт знает чем. И очевидно, этот Жерар Филипп был того же мнения. Но я ошибалась. Блюдце уже рвануло к отметке «да», и Оля просияла. Потом она довольно больно ткнула меня ногой под столом.
— Что?
— Ты, соня, ворон считаешь, — неожиданно бодро сказала она.
— Что я должна делать?
— Как это что! Объяви нас мужем и женой.
— Объявляю вас мужем и женой. — Я растягивала слова, как театральный конферансье, а по моему лицу поползла кривая улыбка.
— Слава богу, — наконец с облегчением выдохнула Кулакова, вся обмякла и стала чесать голову под венком.
— Теперь ты уже настоящая вдова, — съёрничала я.
Новоиспеченная жена посмотрела на меня вдруг с неприкрытой злобой.
Потом мы отпустили дух артиста и я сказала, что очень тороплюсь домой. Кулакова не возражала и взяла с меня клятву никому об этом не рассказывать, а на прощание всучила мне стихи Кушнера.
На улице уже царили сумерки. Тополя, будто вырезанные из черной бумага, были неподвижны на фоне угасающего розового неба. Ветер гонял целлофановые пакеты. Мне было стыдно и немного не по себе. Я прошла мимо спящего базара, свернула на нашу улицу и остановилась перед нашим домом. У помойки копались какие-то темные личности, и тут кто-то меня окликнул из-за спины. Это была моя собственная мама, которая тоже только что вошла во двор.
— Где ты была?
— У Оли.
— Чем вы занимались?