Там, в туалете, стояла она со своей дурацкой обновкой битый час, а я, позабыв обо всем на свете, стояла под дверью и прислушивалась, что она там делает. Леночка то дышала, то не дышала. Я тоже стала задерживать воздух, выпуская его с тонким свистом. Иногда я скребла ногтями в дверь. Потом я выключила свет, чтобы она умерла от страха. В конце концов мне надоело ее ждать — вела она себя все-таки очень «претенциозно», к тому же по квартире вдруг пополз неистребимый запах сгоревшей кукурузы.
Тогда я раскрыла все окна и ушла во двор. Когда через час я вернулась, в квартире все еще пахло гарью, и я увидела нашу гостью спящей на диване. Спала она, обхватив эту свою драгоценную коробку. Очевидно, она решила дождаться моих родителей. Но почему же она не уходила домой? Тут я и заметила, что платье у нее все в пыли, и рассмотрела ее шею и руки — они были тоже грязные. Обычно Леночка была очень опрятная и раньше никогда не позволяла себе носить такие грязные вещи. И вдруг я поняла, что все это вовсе не игра, и решила, что, вероятней всего, в коробке лежат никакие не туфли, а что-то очень важное! Котенка посадить в такую коробку она не могла, и, если бы там было животное, оно бы давным-давно задохнулось или я бы услышала, как оно скребется. Может быть, там лежит клад? Наш дворовый сумасшедший Витя как-то нашел у себя в квартире клад — килограмм золотых коронок. Прямо в стене. Вероятно, зубной врач, когда-то застигнутый врасплох то ли войной, то ли революцией, замуровал в стене золотые вещи, решив, что заберет их, когда вернется прежний режим. Так и пролежали эти зубы пятьдесят лет между кирпичами.
К вечеру вернулись родители, и мама моя, увидев Леночку, как-то сразу нахмурилась.
— Что у тебя с лицом?
— А что у нее с лицом?
Но и с мамой Леночка не разговаривала. За ужином она тоже не произнесла ни одного слова, ничего не ела и только пила чай, а мама пыталась заискивающе с ней говорить и все гладила по голове, потому что ей казалось, что Леночка какая-то сама не своя.
Родители все расспрашивали ее про отпуск и про маму, а она только пожимала плечами или кивала с каким-то мертвым и отрешенным видом. Тогда мама стала настойчиво звонить Ирине Андреевне, но трубку там никто не брал.
Мама уложила нас спать. Леночка легла в папиной рабочей комнате не раздеваясь. Из коридора я видела, что клад она поставила у самого изголовья. Потом она быстро уснула, а мне спать совершенно не хотелось, и я, стоя за дверью босиком и все еще улавливая запах пожара, думала о ее коробке.
Родители тоже долго не ложились и вполголоса о чем-то переговаривались. Обнаружилось, что папа ушел искать Ирину Андреевну в квартиру на Львовской площади, а мама о чем-то шепчется вполголоса с соседкой Лелей. Я приоткрыла дверь и вошла к ним. Едкий электрический свет полоснул меня по глазам, но вскоре я привыкла, и взрослые разрешили мне выпить с ними чай. Мы с мамой и с Лелей стали строить разные предположения о том, что бы это все могло значить и почему Леночка ведет себя так странно, и у мамы дергалось веко.
Уехали они ровно три недели назад в Одессу, на море, куда уезжали каждый год. Там, на косе, они снимали дачу. Ясно, что у Леночки вскоре начинаются занятия в университете, поэтому и приехали. Но почему она не пошла домой? Зачем она пришла к нам и почему заночевала тоже у нас? Ладно, пускай живет у нас со своей коробкой — в конце концов, у нас все время кто-нибудь жил или ночевал и в этом ничего странного не было. Странно было то, что все это никак с Ириной Андреевной и с ее дочерью не вязалось!
Была съедена банка варенья. К двенадцати пришел растерянный папа и принялся разводить руками. Квартира на Львовской была заперта на все замки. Где жила старая мать Ирины Андреевны, мы не знали.
Ночь была бессонная. Почерневшая кастрюля, потерянный на пустяки день и особенно оскорбительное для меня молчание в туалете — все это не давало мне покоя. И самое главное — тонна золотых зубов! Стараясь никого не разбудить, я прошмыгнула в коридор. Еще минута — и я проникла в комнату, где спала Леночка. Спала она крепко на узком кожаном диванчике, который, собственно, для спанья не годился. И тут во мне проснулась какая-то ужасная безнаказанность, сопровождаемая внутренним безудержным хохотом. Я подкралась сзади и, стараясь не дышать, несмотря на неизвестно откуда накатившее на меня веселье, нащупала ее таинственную коробку. Потом тишайшим и на самом деле легкомысленнейшим образом — и все над спящим человеком — развязала платок и двумя пальцами стала осторожно снимать крышку. «Я только посмотрю и сразу же закрою — что бы там ни было, я нисколько не испугаюсь. Даже если там змея!» — говорила я себе. Ведь я же не собираюсь воровать. Я только посмотрю хоть одним глазком и сразу же пойду спать.