— Братья и сестры, сейчас я скажу вам, как будет называться новая станция. Мы долго думали, как ее назвать, взвесили заслуги всех участников строительства и решили, чтобы эта красивая станция, сложенная из желтого камня и сцементированная благословенным трудом народным, носила на вечные времена имя той бабушки, которая все лето таскала на себе воду от Кремиковской чешмы до Чертовой преисподни. «Златушей» будет называться эта станция. Да здравствует бабушка Златуша!
Бабушка Златуша разволновалась. Ноги у нее подкосились.
— Да вы что, ребята, сдурели? — сказала она, присела на какой-то камешек и заплакала.
Перевод Б. Ростова.
МАРУШКА
Размахивая большой брезентовой сумкой, Тошка ловко соскочил на перрон, поправил фуражку и огляделся по сторонам: никто его не встречал. Странно. Не спеша двинулся он вдоль лип, обогнул станцию, оглядел безлюдную площадь, сваленные в беспорядке кадки и бочонки из-под бензина. Ни души. Только осел с длинными обвислыми ушами лениво тянулся к зеленой тыкве, свисавшей с переплетенного колючками плетня. Тошка почесал в затылке и прикусил губу. Что же делать-то? Справа, возле отцепленного вагона, два человека осторожно катили большую мокрую бочку, подталкивая ее к открытым дверям вагона. Один из них при этом не выпускал из правой руки кнута.
— Скажите, товарищи, — подошел к ним Тошка, — нет ли здесь кого-нибудь из Каменца?
— Из Каменца? — отозвался тот, что с кнутом. — Да тамошний председатель был.
— А где же он?
— Сел в поезд и уехал. А тебе что, в Каменец?
— Ну да.
— Беги тогда скорей, догоняй. Вон председательская двуколка. Из Каменца.
И, выпрямившись, грузчик указал кнутом на маленькую повозку, медленно удалявшуюся по проселочной дороге, усыпанной красноватыми листьями груши.
Тошка буркнул «спасибо» и ринулся вслед за двуколкой. Но ему пришлось изрядно попотеть, пока он ее настиг, потому что лошадь уже трусила под гору. Возница в теплом полушубке с высоко поднятым воротником нахлестывал и без того быстро бежавшую лошадь.
— Эй, товарищ! — закричал приезжий. — Погоди маленько!
Товарищ натянул вожжи, остановил лошадь, обернулся, и Тошка, к великому своему удивлению, увидел загорелое девичье лицо с облупившейся на лбу кожей, большими озорными глазами, сросшимися бровями и ямочкой на правой щеке. Одна из заплетенных кос, свесившись через плечо, лежала на груди девушки поверх темно-синей шерстяной кофточки. Непокорная коса, перехваченная тоненькой красной ленточкой.
— Чего тебе? — спросила она, нетерпеливо взмахнув кнутом.
— Ты в Каменец?
— Так точно, в Каменец! — ответила девушка и смерила молодого человека внимательным взглядом. На вид неплох. Кепка чуть сдвинута набок, на солдатский манер. На синих грубошерстных брюках — заботливо отутюженная складка. Шерстяные носки — с пестрой каймой. А глаза…
— Нельзя ли и мне подсесть? — спросил Тошка.
— Тебе? В двуколку? Никак нет, товарищ прохожий.
— Но мне в Каменец надо.
— А это дело твое. Куда надо, туда и ступай. Ишь чего надумал — ко мне присоседиться. Да что я тебе, невеста, что ли? Что люди скажут, как увидят нас рядом? Поглядите, мол, кого наша свинарка себе подцепила!
— Ты разве свинарка?
— А почему бы и нет? Разве ходить за свиньями зазорно?
— Я этого вовсе не говорил, — тихо ответил Тошка.
— А ты за кого меня принял? За лесную русалку, что ль?
В глазах девушки вспыхнул насмешливый огонек.
— Ну, нельзя так нельзя, — примирительно проговорил Тошка и пошел было дальше.
— Послушай, — окликнула его девушка, — а ты к кому в Каменец-то едешь?
— Меня ваша героиня Марушка Карадобрева пригласила. Написала, что на станции меня встретят, да вот…
— Надула она тебя, либо так просто посмеялась. Она у нас шалавая — вечно сбрехнет чего-нибудь, не подумав, а потом сама кается. Ладно, раз ты к Марушке — садись, подвезу. А то, не ровен час, глаза выцарапает, она ведь такая! Впрочем, лучше мне помалкивать.
Тошка ступил на ось колеса, взобрался в двуколку и сел. Колено его коснулось колена девушки, но она толкнула его локтем в бок.
— А ну, отодвинься!
Парень повиновался, но при этом обиженно насупился. Отвернувшись от своей попутчицы, он молча поглядывал на придорожные деревья, за которыми расстилалась бесконечная полоса огородов. Грядки с помидорами были похожи на заросли карликового леса.
— Ты говоришь: Марушка — героиня. Какая же она героиня? Выходит, не знаешь ты разницы между героями и просто орденоносцами. Марушка получила золотой Орден Труда, а вовсе не звездочку. Да добро бы еще по заслугам! Скажу тебе, но только чтоб это между нами осталось: Марушкино звено собрало по пятьсот восемьдесят килограммов зерна с декара по чистой случайности. Ей досталось самое плодородное поле, да еще тракторист Нейчо перед севом вспахал землю так, что она стала мягче пуха. Вкалывал парень, себя не жалел. Вот кого награждать-то следовало. Чужими руками легко жар загребать. Ты, брат, видать не больно в этих делах смыслишь. Да и добро б хоть девка была работящая, не так бы и обидно. А ведь ее, что называется, от подушки не оторвешь. Мать поутру чуть не за ноги с постели стаскивает. А как засядет перед зеркалом, так за три часа едва управится с «наглядной агитацией». Без этого ей никуда. Что греха таить: лицом-то наша Марушка не больно удалась.